Нет, мы не ангелы, парень ©
Название: Независимая переменная
Автор: Anuk-sama
Пейринг: Рауль/Катце
Рейтинг: NC-17
Warning: авторский бред, ООС, насилие, смерть персонажей.
читать дальше“Разрезан на осколки, разбит на лоскуты.
Не пью и не курю до наступленья темноты…” (с)
Катце
Боль...
Боль, ты такая разная…и тебя так невыносимо много. От ноющей – внизу живота – и острой – в порванных мышцах – снова хочется блевать. От разрывающей плотный мешок сердца хочется плакать. Но я не позволю себе ни того, ни другого. Поздно…
Боль, почему ты со мной? Я ведь уже мертв. С того самого взрыва в Дана Бан, с тех самых пор, как небо над Амои окрасилось багровым, когда соленая вода, перепутав местонахождение, вдруг хлынула из моих глаз – так неожиданно и так непривычно.
Я не буду кричать, хотя очень хочется разорвать этот мир, эту вакуумную реальность одним надрывным криком… хотя, скорее, сорву себе горло.
Холодный пластик пола… лежу в луже собственной крови и рвоты… и нет сил… Нет сил даже дышать. Наверное, я выгляжу жалко, свернувшись в клубок обожженных чувств и паленого мяса. А напротив сидит великолепный кукловод с внешностью бога. Идеально красив, идеально непрошибаем, идеально…Взгляд зеленых глаз припечатывает к полу. Боюсь ли я? Да, потому что в его силах не отдавать меня смерти: он потянет за ниточку, вытаскивая из спасительного небытия. Ненавижу!
Разозлись, размажь по стенке!!! Ну почему ты так спокоен, ведь я убил Ясона! Давай, добей, чего тебе стоит забить до смерти какого-то там недогражданина! Ну же, глыба каменная!!!
Нет, не глыба… что-то мелькнуло…где-то я это видел…вьющиеся волосы, немного рыжеватые, теплый оттенок… О! Рождение Афродиты – картина одного из художников старой Терры… Смеюсь, смеюсь до слез. Все, кажется, сейчас все закончится.
Рауль
Отвратительно. Терпеть не могу подхалимства, мнимой услужливости, как будто меня можно провести таким образом. Глупцы, я читаю вас с той же легкостью, что и отчеты департаментов. Словно я не вижу за всем этим страх и желание выслужиться. И чего вы, интересно, ждете от блонди? Уж не благодарности ли? Может, поощрения? Смешно.
Да, я сам отдал приказ о “наистрожайших мерах”, но насиловать-то его зачем было? Что за мелочность – бить исподтишка раненого льва! Горстка мелких людишек, решивших самоутвердиться за счет загнанного в тупик лидера. Нерационально.
Вот он лежит – в собственной крови и рвоте, забившись в угол, разбитыми рукам пытаясь прикрыть лицо, подтянув ноги к животу. Жалкое зрелище? Возможно. Не думал, что он так быстро сломается. Слишком сильный, слишком уникальный, слишком преданный…
Ясон. Если бы ты мог себя контролировать, я бы не стал тебя убивать. Нельзя быть таким нерациональным. Твоя слабость была на руку Федерации. Слабость должна искореняться. Ты стал зависим, а такое не прощается. Хотя ты тоже был моей слабостью – я многое позволял тебе. Конечно, мне это было выгодно, но…это зашло слишком далеко. Будем считать, я сделал тебе одолжение, как – как другу? – как товарищу. Если бы ты не был таким собственником, все было бы иначе…
Ясон, без тебя стало немного пусто. Но я ни о чем не жалею. Так было нужно, хотя заменить тебя будет сложно. Никто не годится на эту роль, я перебрал столько кандидатов. Ничего, их можно будет воспитать.
Что? Рыжий полукровка смеется? Хорошо. Значит, не сломан. Это выгодно. Он мне нужен, именно поэтому он еще жив.
Катце
Юпитер, услышал! Надеюсь, мысли ты читать не умеешь… хотя какая разница, за что быть размазанным по стенке. М-м-м-м, больно-то как… даже смеяться.
Перчатку снял? Зачем? Не хочешь пачкать… все равно нелогично. Черт, в голове какая-то каша …
Руки теплые, а в глазах пусто. Или я просто уже ничего не вижу.
Зачем ты гладишь меня по щеке? Это новый способ убийства? Что ты задумал, мне все равно не понять. Все. Мне надоело думать. Пусть мир летит к юпитеровой матери, все равно недолго осталось, так что можно позволить себе лишнее. Этакое последнее желание приговоренного к смерти.
Трусь щекой о ладонь – мягко. Смотрю прямо в глаза, ухмыляюсь. Такой теплый цвет. Неужели смерть может быть такой красивой?
Тянусь рукой к твоему лицу, хочу коснуться губ. Ты не остановил меня?! Юпитер, как приятно. Такие нежные, теплые. Жмурюсь от удовольствия. Теперь и сдохнуть можно. Это ж все равно уже бред – такого быть не может.
Слышу сквозь шум в ушах твой властный голос:
- Восстановить.
Рауль
Подхожу ближе, снимаю перчатку. Это недопустимо, но так любопытно, какой он на ощупь. Надо было давно избавиться от этой пагубной наклонности – тактильной стимуляции. Я редко это себе позволяю, конечно, наедине с собой, и все же, все же… Хорошо, что камер здесь нет, а от людей можно будет избавиться, если возникнут проблемы. Не так уж они и ценны.
Касаюсь щеки. Прохладная, должно быть, он замерз. Кожа гладкая, мягкая. Кончиками пальцев вдоль шрама, накрыть ладонью щеку, еле заметно пройтись большим пальцем по нижней губе.
Что? Я удивлен. Он трется щекой о мою руку. Надо бы ударить его за этот непозволительный жест, но он смотрит мне в глаза, и я вижу в его обреченность и шальные огоньки. Дал себе волю напоследок? Занятно.
Его рука, чуть подрагивая, достигает моих губ. Надо было перехватить ее, но… ладно. За ним так интересно наблюдать! Он настолько беззащитен сейчас… гораздо беззащитнее, чем распластанный на столе чужой похотью, свой болью и слабостью. Наблюдать за ним издали не так увлекательно.
Улыбается, зажмурившись. Он похож на кота. Бойцовый кот. Только с преданностью собаки. Интересный гибрид. Наконец-то он мой, и у меня будет достаточно времени изучить его.
– Восстановить, – отдаю приказ, он нужен мне функциональным.
Глаза широко распахнуты, зрачок закрывает радужку – страх. А вот это правильно. Умный мальчик.
“Человек и кошка плачут у окошка
Серый дождик каплет прямо на стекло.
К человеку с кошкой едет неотложка,
Человеку бедному мозг больной свело” (с)
Катце
Капельница, мерный писк датчиков, сны, от которых нельзя убежать.
Снова вижу, как Рики сжимает пачку сигарет с двумя “black moon” и исчезает в сполохах огня. Потом оглушительный взрыв, и старая крепость, разинув зубастую пасть, пытается лизнуть пламенным языком небосклон. Черный снег застилает бетонные плиты. Машина, слезы, больница. Сгружаю Гая у крыльца и отчаливаю. И…
Боль, боль, боль! Как же я любил вас! В этой серости черно-белый контраст вашей страсти был так отчетлив, так прекрасен! Такие чувства даются одному на миллион раз в тысячу лет. И так получилось, что я стал свидетелем затмения двух лун. Разве можно было на это повлиять? Разве мог я сделать иначе? Разве мог я сильнее выразить свою любовь к вам, чем дать вам остаться вдвоем?
И вы ушли, а я остался. Только сейчас я начал понимать, насколько одинок. Я тешил себя мыслью, что привык к этому, что быть одному безопаснее. Но это всего лишь отговорки. Ведь я-то знаю, что Катце-наблюдателю легче всего было забыть о себе, будучи ослепленным вашей страстью.
Теперь лежу в палате и не знаю, что меня ждет. Мне так хотелось умереть, чтоб не чувствовать острой боли потери – вас, собственной надежды, забытья – и так хотелось жить, потому что привык выживать, потому что привык считать себя сильным.
Я во власти господина Советника: “идеальному блонди” что-то понадобилось от меня. Вопрос только в том, что будет со мной после того, как он это получит. А он получит… и стесняться в методах, я уверен, не будет. Что-что, а силу я чую шестым чувством… впрочем, как и опасность. И сейчас я отчетливо ощущаю, что оба параметра зашкаливают.
Рауль
Совещание. Восковые лица и стальные голоса. Глаза-прицелы скользят в поисках жертвы. Как неумело!
Я вижу как минимум три коалиции. Господа, вы же блонди. Можно было и не демонстрировать перетекания сил – есть более тонкие ходы. Смело, однако, смелость, граничащая с бесстрашием, – верный путь в кресло нейрокоррекции.
Связи заговорщиков, словно натянутые нити, почти осязаемы. Еще чуть-чуть – и дотронешься до них, и следом дернутся фигуры, уступая чужой воле.
Моей воле.
Ясон любил такие игры. Помнится, на советах мы создавали прекрасные увертюры, умело перебирая тонкие струны, связующие объединившихся против других. Музыка порождала причудливые танцы марионеток в руках эпилептика, пляску святого Витта. Если бы вместо ламп зажигали свечи, все походило бы на древние собрания сектантов. Это было забавно.
Ясон, ты был хорошим противником. Мне даже жаль, что ты проиграл… так легко.
Теперь я вынужден просто слушать доклады и вводить в курс дела нового Первого Консула. Его помыслы настолько прозрачны, что он сам кажется хрустальным. Одно неосторожное движение, и он рассыплется на сотни маленьких осколков. Интересно, он холодный на ощупь? Боюсь, когда мне представится возможность проверить, он действительно сможет быть только холодным. Мертвенно-холодным… Хотя можно обойтись и…
Юпитер, какие преданные у всех взгляды, какие патриотичные маски, а за ними – ожидание: чей лагерь поддержит новый Консул?
Простите, господа, я еще не решил, что мне выгоднее после рекогносцировки. Как только – так сразу.
Катце
М-м-м. Я могу гулять… от койки до сортира.
Мило! Я просто герой!
Какой точный маршрут – когда вконец надоест пялиться в потолок и жалеть себя, можно дойти до унитаза и, буквально вылить в него свое отношение к ситуации.
Госпиталь супернавороченный, судя по молчаливому персоналу и питанию. Все время накачивают меня каким-то дорогостоящим допингом, так что я даже свой променад совершаю как сомнамбула. Мысли скачут, эмоции тоже. Врачи молчат. В голове то мысли гудят роем, то звенит пустота… Я готов то грызть вены от отчаяния, то тереться головой о подоконник, чуть не мурлыкая в неверном свете ламп.
Прохладная вода по лицу. Промокнуть полотенцем. Выхожу из уборной, завершая очередную прогулку… Скажите, что это побочное действие лекарств. Пожалуйста. Я не готов к встрече с господином Эмом.
Обжигающее совершенство просматривает карту и поднимает на меня взгляд. Если бы дуло пистолета могло быть зеленым, я был бы уже застрелен. Я теряю остатки сил. До встречи с этой мраморной статуей я мог себя контролировать. Конечно, я видел его и раньше, в бытность свою фурнитуром, но… но я никогда не ожидал от человека… – Юпитер, о чем это я?! – от блонди с такой располагающей своей мягкостью внешностью… Чего не ожидал? Что он все-таки блонди? Юпитер, старушка, отличный выпад! Я оценил. Мимикрия…
По его приказу меня втаптывают в грязь, вырывают из меня крики и остатки самообладания, терзают мой рот и зад, перебивают мышцы и кромсают кожу. И ведь это только для затравки: он даже не был зол, когда пришел посмотреть, что со мною стало. А что может быть, если его вывести его из себя (надеюсь, это невозможно)?
Хороший способ сломать, только я не поддамся. Знаю, ты не дашь мне просто умереть, пока я приношу пользу. Но ты спокоен. И твое бездействие заставляет меня метаться, выбирая между жизнью и смертью – провокацией и послушанием. И все это настолько равноценно, что я просто не могу что-либо сделать, чтоб не нарушить хрупкое равновесие.
Он разворачивается, полоснув воздух золотым всполохом так, что в глазах рябит. Подходит ко мне, благо я у стены стою. Меня словно мокрой кожей обтянули – и теперь она ссыхается, перетягивая вены, сжимая мышцы, ломая кости. Смотрю ему в глаза, как кролик на удава – забыл, как дышать… и медленно оползаю на пол. Он сжимает мой подбородок двумя пальцами и спрашивает:
– Вам плохо?
Нет, епт, хорошо! От твоего арктического спокойствия могилой веет, златовласый! Я в твоем присутствии – всё равно что труп на каталке, даже говорить не могу, куда там двигаться! Я тебя не понимаю и от этого боюсь, боюсь панически. Мало ли что ты приготовил мне на десерт, дабы не было так скучно и одиноко!
– Катце?
– М-м…
Да, рыжий, ты неподражаем!
Он подхватывает меня одной рукой под спину, вдоль позвоночника, другой – под голову, прижимая к себе, доносит до кровати. Аккуратно укладывает и накрывает одеялом.
Мыслей нет. Я в шоке.
Рауль
Безделье ума – утомительно. Все как-то разом затихли – привыкают к новому Консулу, ждут, кода тот как-нибудь себя проявит. Федерация приглядывается. Ее представители пытаются что-то узнать о деталях гибели Ясона. Что ж, пожалуйста. Только вряд ли что выйдет.
Расследования закрыто, дело было передано под личный контроль начальника Департамента Внутренней Безопасности. Я с ним обедаю. Наслаждаюсь вином, а он наслаждается мной: его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на губах... Хм, а если?.. Позволяю себе слизать капли вина с губ чуть медленнее, чем мог бы. Хм, а некоторые блонди, оказывается, умеют смущенно опускать взгляд в тарелку – на коррекцию.
Теперь-то федералам (Юпитер, какая фамильярность) точно не утолить свой интерес.
Пора задуматься о личных выгодах. Заезжаю в клинику, просматриваю карту реда: повреждения устранены, функции организма почти восстановлены – через неделю вернется к делам. Недели через две можно снимать его с препаратов.
Шорох.
Катце стоит у выхода из ванной. Увидев меня, побледнел и прислонился к стене. В глазах плещется страх: быстрой черной кляксой расползаются зрачки, закрашивая янтарь. Не ожидал меня увидеть? Крепкие мышцы, обтянутые смуглой кожей, напрягаются до дрожи – кот перед прыжком.
Думаешь, ударю? Нет, есть более интересные вещи, тем более что ты мне нужен на рынке.
Подхожу вплотную, и ред начинает стекать на пол. Двумя пальцами удерживаю подбородок.
– Вам плохо?
Паника. Кажется, он не дышит.
Хм, сейчас ты думаешь только обо мне, в данный момент ты только мой – твой мир сузился до расстояния между нами, и это пространство контролирую я. Привыкай, потому что теперь я буду занимать твои мысли постоянно.
– Катце?
– М-м…
Запускаю руку в спутанные волосы, подхватываю под спину, доношу до кровати, укладываю и укрываю одеялом. Наклоняюсь к самому уху поправить подушку, задевая дыханием шею. Он судорожно вдыхает.
Так-то.
На сегодня все.
“Может быть на том конце,
Среди... в чьем-нибудь чужом лице,
Перед тем что-нибудь отдашь в сердце,
Кто-нибудь отдаст сердце
Знаешь ли бывает же чудо
Знаешь ли встречают же люди
Может быть и ты тоже...
Может быть...” (с)
Катце
Выписали. Типа вылечили: ничего, что меня от ветра шатает, как флажки на посольских аэрокарах?! Одно хорошо – сплю как убитый, без снов, причем по расписанию. Жаль только, что график работы дилера Черного рынка не совпадает с режимом дня среднестатистического гражданина, но это не суть важно.
Когда я посыпаюсь, я полон энергии… мысленно. Вернее, мысли у меня как шальные пули, а вот тело как студень. Пока напечатаю одну мысль, остальные двести уже забываются. Таблетки, что ли, не пить больше?
Моя каморка встретила меня приличным слоем пыли, запахом затхлости и табака, пустым холодильником и бардаком. Есть два варианта: завести любовника, чтобы тот следил за порядком, или – фурнитура. Поддержанного…
Только спать ему будет негде…
Из раздумий меня вывел звонок. На пороге застыли два фурнитура с большими пакетами.
Я приобрел способность к материализации желаемого? В двойном размере. Или один любовник, другой – работник?! Молчат, партизаны, твою налево.
– Что, братцы, так и будем в “гляделки” играть?
– Вы ред Катце?
– Допустим. И что с того?
– Мы прибыли произвести уборку, санобработку и подготовить квартиру к эксплуатации, – скороговоркой выпалил первый и протянул мне конверт.
– Мы должны были все сделать еще вчера, но…, – замялся второй. – Почему-то не смогли открыть электронный замок.
Еще бы.
– Спасибо, не нуждаюсь.
– Откройте конверт.
Смотрю на этих двух оболтусов с недоверием, открываю конверт. Там записка, написанная (фигасе) ровным красивым почерком:
“Впустите фурнитуров, они выполняют мое поручение. В ресторане “Сады Эдема” заказан столик, к вашему приходу все будет готово. На вложенном диске мои распоряжения, как ознакомитесь, свяжитесь со мной по моему личному каналу. Р. Эм.
P.S. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, что записку после прочтения необходимо уничтожить?”
Подпись Советника невозможно не узнать. Впускаю работничков в квартиру, надеваю плащ, беру с собой сканнер прослушки и ухожу.
Дорогой ресторан, отличный ужин. Вина мне нельзя, но минеральная вода с Андорры превосходна. В общем, домой возвращаюсь в хорошем настроении. Захожу домой и чую неладное. Проверил сканнером все углы – жучков нет. Стал присматриваться к обстановке: вроде все то, но что-то не так. Ну, да, конечно, все стало чистым, аж глаза слепит, а обивка мягкой мебели благоухает цветами (не иначе термочистка). Еще раз осмотрел квартиру.
Итак, что мы имеем: полный холодильник диетической еды, новый сервиз на четыре персоны, пару бутылок коллекционного вина, несколько пачек зеленого чая (кстати сказать, очень редкого и дорогого), чайный сервиз, шесть комплектов постельного белья (странно, что не семь – получился бы набор “неделька”), куча банных принадлежностей от полотенец до кондиционера для волос и полностью обновленный гардероб (я минут пятнадцать тупо пялился на новые шмотки, честно думая, что перепутал номера квартир). Все, что заменили вновь прибывшие вещи, бесследно исчезло.
В полном недоумении подхожу к терминалу: посмотрим, что там на диске.
Рауль
Такое ощущение, что кто-то перепутал, и вместо делегации с Новой Сигмы к нам прислали труппу какого-то постмодернистского театра. Группка эмпатов вяло пытается пробить мои ментальные блоки: флаг в руки, господа. Новый консул блестит в свете люстр, как полированный аэрокар. Ему тоже это порядком надоело.
Да, наглость – второе счастье. И что из того, что у вас на планетке есть необходимые нам ресурсы? Без наших технологий это все равно залежи биоматериала, себестоимость которого очень низка. Вы еще… как это… права покачайте. Умники.
Намекаю, что мы можем получить ресурсы и у других поставщиков, и, слава Юпитер, договор подписан. Естественно, на наших условиях. И заложник не пригодился.
Сегодня Катце выписали из больницы. Этот рыжий… экземпляр поставил какой-то суперкод на замок в свое убежище, пришлось отложить перепланировку. Хотя надо будет вернуться к этому вопросу, ведь мне придется иногда появляться у него на квартире. Не в свинарнике же сидеть. Надо использовать этот шанс – можно получать не только прибыль, но и эстетическое удовольствие.
Надеюсь, у него уже есть пара идей по информации на диске. Вечером свяжусь с ним, а сейчас – в лабораторию.
Катце
Хо-хо. Ничего себе информация. Парочка махинаций, и я бы мог купить себе гражданство на как-нибудь маленькой планетке, вместе с планеткой.
Если б не надо было б делиться с Раулем.
Просидел за терминалом полдня, набросал план действий. Осталось связаться с господином Эмом. Ой, как не хочется… После его финта с квартирой, я уже не знаю, чего ожидать.
У меня теперь есть шелковый халат и шелковая пижама. Эстет хренов, это-то зачем было? Как будто я это носить буду. Как будто ты меня в этом увидишь. А может, на это и расчет?
Стоп, рыжий. Выкинь из головы больничные глюки, такого не бывает, а если и бывает, то только во сне припадочного экс-фурнитура после большой встряски. Все, никакие “но” не принимаются.
Думай, Катце, думай, а не фантазируй.
Набираю номер, на экране появляется копна пшеничных волос. Блонди склонил голову над чем-то, что в экран не поместилось. Поворачивается ко мне – чуть приподнятая бровь, мраморная кожа. Цепкий взгляд глаз цвета моря перед бурей заставляет тело неметь. В памяти всплывают обрывки: мягкая рука на щеке, участливое “Вам плохо?”, нежный ветерок дыхания на мочке уха…
– Катце, вы просмотрели диск?
– Кхм, – пытаюсь справиться с голосом. – Да, несколько вариантов использования информации я только что вам выслал.
– Хм… Минуту, я сейчас просмотрю. Кстати, что вы знаете о Новой Сигме?
– Затрапезная планета, небольшой спектр ресурсов, есть редкие, но техническое оснащение не позволяет использовать и пяти процентов от даров природы. Однако за счет малочисленности населения живется сигманцам не так уж и плохо.
– Ну, все относительно. Я скинул вам свои мысли по поводу этой планеты, просмотрите, предложите, как использовать. Насчет предложений по диску – я кое-что поправил. Можете исполнять. Пятнадцать процентов от прибыли – мои.
– Пятнадцать?!
Ни фига себе загнул! Нет, я, конечно, понимаю, что за красивые глазки можно многое позволить, но не жирно ли?
– Катце, врачи не проверили вам слух? Какое упущение, – сказал блонди и отключился.
– Твою мать! Сука белогривая.
Нет, ну что за… Юпитер, все-таки холодно в этой шелковой пижаме …
Все, спать и не думать, не думать, не думать. Только работа, будь она неладна.
Рауль
Этот день меня вымотал. Нет никаких моральных сил, правда, тело еще способно к передвижению.
Только я вернулся в лаборатории, как меня вызвала Юпитер. “Сын” хоть и оправдал ожидания, но опять в чем-то провинился – это про нового Консула. Крайним, как и следовало ожидать, оказался я. Ну и… пара направлений на нейрокоррекцию по личному указанию Юпитер.
Пришлось переделывать расписание на завтра, а ведь хотел провести серию экспериментов. Как все некстати! Федерация зашевелилась, чиновники залебезили перед Первым Консулом: не ожидали силовика у власти? А кому сейчас легко?
Подарки-предложения, взгляды-намеки. Хоть слюни не пускают на столешницы – и то радует. Когда же я привыкну к тому, что в этом мире мало что может быть эстетичным и приятным взору. Юпитер, зачем ты сделала меня таким? Была б моя воля, я б взорвал всех дипломатов. Они совершенно утратили способность нормального ведения переговоров. Маскируют шутками пошлость и недалекость, боятся, потеют, вожделеют. Не умеют скрывать свои истинные мотивы. Всего несколько человек действительно достойны своих должностей и, к сожалению, не продаются. Хотя как раз это я собираюсь исправить.
Достаю лист желтоватой бумаги, сделанной на заказ, перьевую ручку. Начинаю выводить стих ровными строками, но тут доносится сигнал комма… подключаюсь, дописывая строфу.
Молчание затягивается.
Поднимаю взгляд на экран. С него на меня смотрит Катце, облаченный в светло-зеленую, очень теплого оттенка шелковую пижаму. Этот цвет ему идет. Странно, я думал, он ни за что это не наденет. Эксперимент удался.
– Катце, вы просмотрели диск?
Смотрит на меня пристально, прямо в глаза. Это невежливо.
– Кхм. Да, несколько вариантов использования информации я только выслал вам.
Голос дрожит, немного, едва заметно. Занятно. Вот кто поднимет мне настроение.
– Хм… Минуту, я сейчас просмотрю. Кстати, что вы знаете о Новой Сигме?
Хм, а идеи неплохие. Краем глаза слежу за экраном, одновременно читая присланные данные, правя их и отправляя обратно вместе с информацией о Сигме. Он выдает целую тираду об этой планете, блуждая взглядом по моим волосам. Мне показалось, что если б он мог протянуть руку сквозь экран, то обязательно бы накрутил прядь себе на палец.
Его губы кривятся, выбрасывая слова, голос ровный, в нем уже нет дрожи. Красивый голос, и губы тоже.
– Ну, все относительно. Я скинул вам свои мысли по поводу этой планеты, просмотрите, предложите, как использовать. Насчет предложений по диску – я кое-что поправил. Можете исполнять. Пятнадцать процентов от прибыли – мои.
Смеюсь про себя. Выражение лица Катце не меняется, но в глазах столько возмущения, что оно вот-вот брызнет наружу, заляпав экран своим ядом. Глаза прищурены – коньяк двадцатилетней выдержки, заключенный в радужки.
– Пятнадцать?!
А ты думал, я благотворительностью занимаюсь? Знаешь, сколько уходит на подкупы чиновников?! Хотя, наверное, знаешь, раз еще не в тюрьме.
– Катце, врачи не проверили вам слух? Какое упущение, – обрываю связь.
Хватит, повеселился, теперь немного поработать, только…
Зачеркиваю на листе строчки, пишу другие:
“Янтарь, расплавленный на смуглом полотне,
Сверкает болью и разлукой.
Зачем, скажи, ты стал так нужен мне?
Зачем твой взгляд наполнен мукой?
В твоих распахнутых глазах
Такая бездна чувств запретных.
Не вызывать в них просто страх
Так трудно. Может, даже тщетно”.
“Целым был и был разбитым,
Был живым и был убитым,
Чистой был водой, был ядом,
Был зеленым виноградом
Спать ложился рано утром
Вечерами все звонил кому-то...
Ночь чернеет впереди,
Свет гаси и приходи.” (с)
Катце
Сижу в постели, упершись взглядом в темноту. Дыхание рваное, шелк пижамы прилип к телу, мокрые волосы спутаны.
Это всего лишь кошмар, успокаиваю себя. Страшный сон. Нет, не страшный. Страшно и больно снова видеть взрыв Дана Бан. А это… противно.
Я все еще чувствую, как чужие руки заламывают мои, как откликаются болью удары тюремщиков. Металлический привкус во рту, чья-то прихоть выгибает спину, становится нечем дышать. И снова боль: в порванный анус вторгается первый, потом второй. Сколько их было?
Холодный душ. Если б можно было, я нырнул бы в жидкий азот. Меня трясет. А память услужливо листает кадры заключения. Я зажмуриваюсь, но это не прогоняет навязчивые видения из сна, из прошлого.
То, что произошло… Это… это было низко, жестоко, нечестно. И не потому, что больно и грубо – как раз этому я не удивляюсь. Быть дилером Черного рынка – ходить по краю. Никогда не знаешь, где можешь получить под дых.
Но я и не думал, что стану объектом сексуального насилия – по-другому сказать не могу, не спасает даже изрядная доля цинизма на единицу мысли, мне обычно свойственная. Это так несправедливо, как будто кто-то распахнул грудную клетку, подобно створкам шкафа, потыкал грязным пальцем с обгрызенным ногтем в сердце, плюнул и захлопнул обратно.
Теневой бизнес, постоянная опасность, взломы чужих защит – это банальная замена того, чего я лишил себя, став фурнитуром. Я способен получать удовольствие от секса, только кто захочет…кастрата. Даже мысленно произносить это больно.
Я состою из шрамов. Два на теле (причем каждый открыл новый этап жизни) и с десяток на сердце – ожогами пламени и холода.
Недавние шутливые мысли о любовнике сейчас кажутся неуместными. Я думал, что оправился, а оказалось, это действие успокоительных.
Смотрю на свое отражение и ничего, кроме отвращения, в его глазах уловить не могу. А так хочется тепла, хоть толику ласки…
Нет. Это непозволительная слабость. Как же тебя легко выбить из колеи, Катце.
Ты слабак! Ты вообще должен радоваться, что в кои-то веки тебя кто-то поимел! Не все тебе мозги другим *бать – твой тощий зад тоже на что-то годен! Благодари судьбу, что хоть кто-то на тебя позарился! Подумаешь, грубо! Ты не элитный пэт, чтобы тебя облизывали! Можешь послать парням открытку с благодарностью!
Звон стекла. Смотрю на разбитую руку, поднимаю взгляд – зеркало вдребезги.
Рауль
Полумрак заполняет комнату, обнимает предметы, бережно обволакивает углы. Лишенные матерчатой защиты перчаток пальцы ласкают холодное стекло бокала. В сумраке вино в бокале кажется черным и вязким, словно нефть.
Напиток с миндальным привкусом сливовых косточек оставляет в душе горечь. Десять лет прошло, три тысячи шестьсот пятьдесят два дня с тех пор, как его отправили на эвтаназию.
Теренс Го. Мой наставник. Блонди, что научил меня жить, а не выживать. И любить.
Ха! Кто сказал, что Юпитер создает блонди лишенными возможности чувствовать? Дайте мне этого умника, и я его откорректирую!
Если б не эта возможность, блонди были бы лишь терминалами в телесной оболочке.
Каждое восприятие состоит из множества ощущений: вкусовых, тактильных, аудиальных – они сливаются в целостную картину, объединенные общим смыслом и значением. Оценка ситуации не может осуществляться без эмоций, иначе бы никто из блонди не выжил. Не смог бы понимать федералов, их скрытые мотивы. Любой опыт необходимо пропустить через себя.
Единственное отличие блонди – это более совершенный контроль над своими чувствами.
Помнится, это открытие меня шокировало. Тогда Теренс сказал мне:
– Рауль, ты должен научиться любить.
– Что? Но.., – ошарашенный тринадцатилетний мальчишка пытался не проиграть лукавому взгляду серебристых глаз.
– Рауль! Юпитер любит своих сыновей и, не таясь, говорит им об этом прямо. Если ты хочешь чего-либо добиться в науке, ты так же, как и Юпитер, должен любить свои создания, понимать их красоту, видеть их уникальность.
Он привил мне любовь не только к продуктам моей деятельности, но и к искусству. И я начал видеть искусство в своей работе, поэтому и занял свою должность.
Я получаю эстетическое удовольствие от жизни. Я восхищаюсь несовершенством некоторых вещей, потому что они натуральны, а кто лучший творец, чем Природа?.. Я восхищаюсь красотой проделанной работы, выверенной гармоничностью, приносящей успех.
Я беру образы из литературы и живописи и воплощаю их в фенотипе, в замещенной памяти, придавая ситуации неповторимый колорит.
Нет в этом мире ничего одинакового. Это я знаю точно. И я ценю индивидуальность: в мире, где производство даже высших существ поставлено на конвейер, она – единственное, что позволяет ощущать себя собой. А значит – знать свои сильные и слабые стороны, обращать свою слабость в силу.
Если бы не уникальность, присущая каждому, не было бы ни игр, ни правил, ни системы. Ведь не скрепленные ничем элементы просто-напросто рассыпались бы.
Теренс научил меня не бояться эмоций, но признавать их силу и значение. Мне жаль, что его нет. Мне нравилось быть любимым, а он любил меня. Он показал мне мир, каков он есть: грязный, уродливый. Но стоит присмотреться, и найдешь маленькую деталь, заставляющую пересмотреть всю картину. Все равно что смотреть на мир, фильтруя спектры световых волн: каждый раз все вокруг неумолимо изменяется.
Я ищу штрихи, которые оправдывают существование чего бы то ни было. Я нахожу прекрасное в мелочах: в мягком переливе красок сьюта, в геометрической строгости движения бильярдного шара, в легком привкусе миндаля, в пряном запахе корицы, в живом блеске чайных глаз.
Я благодарен тебе за это, Теренс, мой второй создатель. Я пью до дна.
Катце
Гудит голова, саднят порезы на руке. Пространство комнаты подозрительно покачивается. Странное ощущение, как будто иду в невесомости, каждым шагом подпрыгивая к потолку и ударяясь об его ровную поверхность – боль глухо отдается во всем теле.
Чтоб я еще раз выпил снотворное? Да лучше сразу прыгнуть с башни Эоса.
Кофе. Черный. Горьковатый. Хочу.
Но сначала душ. По привычке смотрю в зеркало, которого нет. Ну, скажем, ничего хорошего я бы там все равно не увидел…
Теплые струи бьют по спине, и я оживаю. Наскоро вытираюсь полотенцем и накидываю халат на еще влажное тело. Теперь кофе и первая утренняя сигарета. Хотя, наверное, не утренняя. Да, уже полдень.
Включаю комп – и очухиваюсь только к шести вечера, потому что в дверь настойчиво звонят. Я выпил примерно десять чашек крепкого кофе и мне уже все равно, пусть хоть весь флот Федерации стоит на пороге, поэтому открываю, даже не взглянув на экран вызова. Через проем на меня смотрит пара болотно-зеленых глаз, которые затягивают меня куда-то глубоко, плотно обволакивая тело тиной и не давая пошевелиться.
Рауль отстраняет меня и без приглашения заходит внутрь. Когда я выхожу из ступора, вызванного тем, что Первый Блонди Амои сияющим облаком посетил мои апартаменты, то обнаруживаю последнего сидящим в кресле в гостиной (ну, и спальне по совместительству).
– Добрый вечер, Катце.
– Здравствуйте, господин Эм.
– Просто Рауль.
– Как пожелаете, Рауль.
– Вы бледны, Катце.
Я попал на светский раут, а меня забыли предупредить? Что бы значило такое внимание к моей персоне?
– Не заметил.
– Что с вашей рукой?
Бля…
– Случайность.
– Как вы себя чувствуете?
Можно мне забиться за кровать? Я буду очень тихим. Пожа-а-а-алуйста.
– Катце.
– Удовлетворительно. Вы что-то хотели?
– Проверить, как идет выздоровление.
– Идет, – больше из себя ничего выдавить не могу.
Я не понимаю, что происходит, лишь чувствую абсурдность ситуации. Кажется, мои мысли эмигрировали с Амои. В голове записка: “Не жди”.
– Что-то вы неразговорчивы. Это невежливо.
Это означает, что меня сейчас швырнут в дальний угол комнаты?
– Чаю?
– Зеленый с лотосом.
Отправляюсь на кухню – все лучше, чем этот непонятный разговор. Никакого участия, никаких эмоций (а ты ждал, что он тебе на шею кинется, мол, Катце, сколько лет, сколько зим, давно не виделись – со вчерашнего дня?). Мне не ясно, зачем этот визит, зачем эти расспросы.
Насыпаю зеленые горошины в заварочный чайник, заливаю кипятком. Что-то не так.
Чувствую спиной тепло чужого тела: Рауль стоит почти вплотную ко мне и через мое плечо тянется к полке с чаем, крутит в руках черную с серебром коробочку, ставит на место.
– Что-то не так?
Мысли читаешь, господин нейрокорректор.
И тут его рука ложится мне на живот. Юпитер, на мне же, кроме халата, ничего нет! Я забыл переодеться.
А теплая ладонь в то время мягко скользит вверх и застывает на ключицах. Второй рукой он забирается в волосы на затылке и медленно поворачивает мою голову так, чтобы я его видел.
Я затаил дыхание. Тупо смотрю ему в глаза, пытаясь понять, где подвох. А он абсолютно серьезен.
– Ты взял в привычку не отвечать мне.
Его левая рука все еще придерживает мой затылок, чтобы я не отвернулся, а вот правая снова начинает движение: теперь уже вниз, и, дойдя до пояса, легко его развязывает.
– Не надо, – неуверенным голосом.
Я не могу не дышать, но получается плохо – хаотичный ритм. Когда лицо блонди приближается к моему, я закрываю глаза, а он проводит языком по моим губам, чуть прикусывает, правой рукой оглаживая мое бедро. Немного отстраняется, застывая в миллиметре от моего рта.
Не надо. Не сейчас, я же …я же не знаю, что сделаю, если ты меня оттолкнешь. А ты можешь, для тебя это игры. Это невыносимо, ловить губами твое дыхание, не смея двинуться. Я не знаю, что у тебя на уме: в следующее мгновение ты можешь свернуть мне шею с той же легкостью, с какой сейчас касаешься моего члена.
Судорожно вздыхаю и тянусь губами к тебе. Ты резко разворачиваешь меня, почти подкидываешь, и я инстинктивно обнимаю тебя за шею, а ты закидываешь мои ноги себе на талию. Целуешь в губы, сначала нежно, потом - все настойчивее. Переключаешь внимание на шею, языком вдоль линии подбородка, прикусываешь мочку уха.
Сажаешь меня на стол, стягивая с плеч халат. Я пытаюсь расстегнуть твой сьют, не выходит – руки не слушаются. Отрываешься от меня, избавляясь от одежды. Я думаю, что ты в любой момент можешь передумать, развернуться и уйти. От этих мыслей хочется выть.
Ладонь на солнечном сплетении чуть толкает назад, я поддаюсь и ложусь на стол, впиваясь пальцами в его края. Нежные прикосновения к внутренней стороне бедра, скользкий палец прислоняется к анусу. Смазка? Ты это планировал? Мягкое надавливание… целуешь живот…
Дыхание срывается на хрипы, ты трахаешь меня пальцами, а я смотрю в потолок и вижу звезды. Маленькие белые звезды – и вдруг взрыв сверхновой! Почти не больно, ты необычайно ласков. И это меня пугает. Если я привяжусь к тебе, то это конец, это меня убьет.
Додумать я не успеваю: все мышцы резко напрягаются, словно пронзенные судорогой, кажется, я кричу, слышу твой стон. Какая-то невесомость (наверное, день такой), прохладный шелк простыней, жутко хочется спать. Целуешь за ухом. М-м-м…
– Кот, – доносится до меня, я кожей чувствую твою улыбку.
Мне кажется, что я живой.
Рауль
Дверь открывается лишь через пару минут. Катце застыл на пороге каменным изваянием. Отстраняю его, прохожу в комнату и занимаю кресло, которое себе присмотрел.
Ни к чему не обязывающий разговор, почти на автопилоте.
Катце бледен, явно плохо спал. Под глазами залегли тени. Зато ему очень идет шелковый халат. Он облегает тонкую фигуру, потоками струясь к полу. Ред стоит по среди комнаты, как будто это не его квартира. Длинные пальцы на правой руке исцарапаны.
Он не напуган, не прячет взгляда. Вот только в глазах его я вижу одиночество, отчаяние, боль – интересный коктейль. Кажется, я пришел вовремя. Он так откровенно беззащитен сейчас. Я вижу, что он мерзнет. Нет, не физически. Просто радужки глаз будто подтянуты тонкой пленкой льда.
– Чаю?
– Зеленый с лотосом.
Катце удаляется на кухню с явным облегчением, движения становятся плавными, уверенными. Красиво.
Неслышно застываю в проеме двери и наблюдаю за приготовлением чая. Точные экономичные действия, ни единого лишнего жеста. Чувствуется сила, и в то же время он выглядит хрупким. Мне нравится это сочетание. Мне нравится это тело. Мне нужен он целиком.
Подхожу к нему со спины, протягиваю руку к полкам, чтобы повертеть какую-то коробочку в руках. На самом деле – чтобы почувствовать его ближе. Теплая кожа, запах табака и корицы...
– Что-то не так? – тихо говорю прямо над ухом.
Он напрягается, когда я кладу руку ему на живот. Другая рука, зарывшись в шелковые пряди, поворачивает его голову. Он ждет, а я ласкаю его, проводя ладонью по груди – до ключиц.
Он смотрит мне в глаза, будто пытается найти ответ. Нет, ты его не получишь, но я дам тебе кое-что другое. Тебе понравится.
– Ты взял в привычку не отвечать мне.
Скольжу правой рукой вниз, развязываю пояс, поглаживаю живот. Кожа такая мягкая, теплая. Я хочу большего.
– Не надо, – почти просит он.
Касаюсь его губ, провожу по ним языком. Отстраняюсь, оставляя минимальное расстояние для его инициативы, и начинаю ласкать его член, медленно двигая рукой по стволу. Его дыхание становится прерывистым. Глаза закрыты, ресницы чуть подрагивают в ожидании. Хочется коснуться их губами, почувствовать их дрожь.
Но нет. Теперь твой ход, Катце. Давай же, ты ведь хочешь меня. Ты знаешь, что нужно сделать. И делаешь: осторожно тянешься мне навстречу. Правильно.
Разворачиваю тебя, закидывая твои ноги себе на талию, и позволяю себе насладиться незнакомым вкусом. Терпкий привкус сигарет и кофе, чуть горьковатый. Мое любимое сочетание. Я знал, что не разочаруюсь. Отрываюсь от губ и пробую языком шею, зубами – ухо. Горьковато-соленая кожа плавится под моими прикосновениями.
Я чувствую нарастающее желание: завладеть, обессилить, утолить голод, заполнить пустоту. Люблю многофункциональность.
Сажаю его на стол, стягивая халат. Катце так нетерпелив, но руки уже не слушаются его, и мне приходится оторваться от его гибкого стройного тела, чтобы раздеться.
Я полностью отдаюсь ощущениям: ласкаю его кожу, чувствуя напряжение мышц под ней, скольжу губами по его распластанному на столе телу. Он смотрит невидящим взглядом в потолок, постанывая и выгибаясь. Такой отзывчивый, такой нежный, такой прекрасный…
Сегодня я буду очень нежен: я хотел, чтоб этот вечер был именно таким – нежным и томным. Я подготавливаю Катце, и когда чувствую, что он готов, медленно вхожу в него и начинаю двигаться.
Узко, жарко. Он бьется подо мной, словно птица в силке. Наверное, так оно и есть.
Тихие полустоны-полухрипы наполняют комнату, он прогибается в пояснице, и мой член крепко сжимают мышцы. С моих губ слетает стон, и мгновение спустя меня накрывает оргазм.
Отношу Катце на кровать и даю себе немного времени полюбоваться: смуглая кожа блестит от пота, стройное тело расслабленно нежится на простынях, на губах играет еле заметная улыбка. Я наклоняюсь и целую его за ушком, он сонно мурлычет в ответ.
– Кот.
… Когда я уходил, Катце уже спал.
“Чужие звезды светят нам,
Но мне сейчас на звезды наплевать:
В твоих глазах
Таят вековые толщи льда
И на ресницах,
Мне не снится,
Застыла красота”. (с)
Катце
Сначала я подумал, что перепутал, и вместо зеркала посмотрел в экран вызова. Оглядевшись и поняв, что нахожусь в ванной, в которой нет средств связи, я решил, что новое зеркало неисправно (интересно, такое возможно?). Из него на меня смотрел рыжеволосый пришелец: он счастливо улыбался, глаза светились, словно фары, выражение лица придурковато-одухотворенное, без намека на наличие интеллектуальных процессов в голове. В этом отражении я узнал себя лишь по шраму.
Влюбился.
Дурак.
Идиот.
Жить надоело?
Отражение оставалось неизменным. Ладно, душ.
Я принял душ раз десять – не помогло: из зеркала на меня взирал все тот же влюбленный болван. Я поплелся к терминалу. Личная жизнь личной жизнью, а работать надо.
Я сказал, личная жизнь? Ух ты! О таком повороте событий я и не думал. И самое страшное, даже не то, как я это воспринимаю (личная жизнь фурнитура – абсурд – и блонди – еще больший абсурд), а то, что мне это нравится.
Все, забудь. Ну трахнул он тебя разок, что с того? Потянуло блонди на экзотику, а тут ты подвернулся. У него это быстро пройдет. Ты, рыжий, работай лучше, а то кушать хочется … да и жить.
Рауль
Поймал себя на мысли, что хочу увидеть Катце… интересно, как он будет со мной общаться после произошедшего? И улыбнулся.
Хорошо, что никто не видел.
Переговоры, лаборатория, совещания – все вертится, жизнь кипит…но не греет.
Меня больше заботит не то, как добиться снижение пошлин на транзит нашей продукции через Нарн, а то, обрел ли я полную власть над огненно-рыжим метеором. Он мне нужен для многих целей, но…
Я не думал, что на первый план выйдет не “сотрудничество”, а способ овладения. Что-то неумолимо меняется, и это настораживает. Снова затишье, только теперь я точно знаю, что грядет буря. Не знаю, когда, но точно будет. Начало положено, осталось понять, чему служит это начало.
Кажется, я чего-то не учел.
“Я рассчитываю время,
Ты просчитываешь коды.
В сердце брошенное семя
Проросло. И скоро всходы
Оплетут меня, как кокон,
Не давая ход движенью.
Я повержен. Вместо окон
Снова вижу отраженье.
Ты крадешься, словно кошка,
Мягко лапами ступая.
Поживу еще немножко,
А потом - вновь умираю”.
Катце
Он приезжает раз в неделю, остается на пару часов, а потом исчезает из моей квартиры. Мы ежедневно перебрасываемся письмами, раз в два дня – созваниваемся.
Глотки воздуха. Я под водой, и каждое его появление – это долгожданный кислород, каждый звонок – маленький вздох. Я не живу в промежутках между встречами, вернее, живу не я. Какой-то робот выполняет поручения, договаривается, подкупает, обходит запреты. Ведь мне это не нужно. Мне нужен только глоток свежести.
Рауль бесшумно ступает по полу, как будто и не ходит, а словно плывет в пространстве моей квартиры. Я его не слышу, только чувствую.
Вчера он поднимал с пола сьют и резко выпрямился: волосы, густым потоком ниспадающие на ковер, резко взметнулись вверх, описывая круг. Я замер, боясь нарушить эту красоту. Я никогда не видел ничего прекраснее. И вот золотистые пряди падают от бессилья удержать свою тяжесть прямо на широкие плечи, со злости бьют по голой спине своего владельца. Рауль поворачивается ко мне, его глаза смеются, когда он замечает мое немое застывшее восхищение. А я подхожу к нему, сажусь на корточки и трусь об его живот. Так тепло. Не хочу, чтобы это кончалось.
Рауль
Мы стали регулярно видеться. Меня тянет к Катце, словно магнитом. Я начинаю подозревать, что уже плохо себя контролирую. Но это не так. Просто сфера его, Катце, применения оказалась гораздо шире, чем я предполагал. От него невозможно отказаться по доброй воле.
Как я понимаю Ясона…
Не зря он столько лет удерживал рыжего подле себя. Это сочетание силы и покорности пьянит и завораживает. Это делает меня сильнее и увереннее, я действую рискованнее.
Конечно, в этом есть доля опасности, но пока все оправдано и все получается.
Когда он трется щекой о мое плечо, когда я ощущаю его запах, мне кажется, что я всесилен. Это ощущение – в меньшей концентрации – остается, когда его нет рядом, оно поддерживает и успокаивает.
Все эти подковерные интриги кажутся мне детскими играми. Я подчиняю их с такой легкостью, как будто сдуваю пылинки с полированной деревянной поверхности.
Катце, ты моя сила, ты моя слабость. Я тебя никому не отдам. Ты от меня никогда не уйдешь. Тебе некуда идти.
“Ты не умеешь ходить по воде,
Ты не умеешь творить чудеса.
Когда тебе больно - ты плачешь,
Когда тебе стыдно - опускаешь глаза.
Но в твоих пальцах мое одиночество,
Сгорая, обращается в дым
И все, что ты можешь, и все, что ты знаешь, -
Это делать мое сердце большим.
Ты ничего не просишь взамен,
Да и что я могу тебе дать.
Ты утверждаешь, что вещи нужны
Лишь тем, кто не умеет терять.
Когда я считал себя здоровым и сильным,
Ты знала, что я был больным.
Ты вошла в мою грудь и сломала все ребра,
Чтобы сделать это сердце большим” (с)
Катце
Я перестаю что-либо понимать. А понимал ли когда-нибудь? Мне хорошо, и меня не касаются мировые проблемы. Мне хочется послать всех к юпитеровой матери, лишь бы не отвлекали меня от этого мраморного божества, что дарит беспокойство и блаженство одновременно.
Под веками рождаются звезды, голова мотается из стороны в сторону, словно таким образом возможно прогнать наваждение, – это разум делает последние попытки предупредить меня о том, как опасно быть монгрелом рядом с блонди. Но его усилия обречены на провал. Если один раз попробовал на вкус эти ласки, эти стоны, эту нежность и эту силу – ты уже не можешь отказаться.
Но нет уже зависимости первых недель, когда не хотелось жить в его отсутствие, нет той паники, что охватывала меня, когда он приходил. Нет той агонии, которую вызывали его прикосновения. Секс уже не так важен: мне просто хорошо, когда он близко. Мне хорошо от одной мысли, что мы на одной планете, в одной вселенной. И мне плохо просто потому, что я не могу прикоснуться к нему в любой момент, не могу запустить пальцы в шелковистые волосы. Я жмурюсь от удовольствия, когда зарываюсь в них носом, вдыхая травяной аромат.
Я читал, что вода в озерах бывает зеленой. Я плаваю в зелени, колышусь на ее поверхности: она не потопит, не захлестнет – она ласково обволакивает тело.
Когда он злится, я понимаю, что он сдерживается, хотя пару раз я рикошетил от стен, посланный в свободный полет его сильным телом. О-о-о, его тело… Нет, стоп. Работать! Работать, я сказал!
Рауль
Какой же Катце разумный… Не в пример этим представителям элиты. Уволить что ли всех? Эти испуганные взгляды в ответ на мой рассерженный. Боятся, а толку? Хоть бы что сделали идеально. Я разве многого требую?
На прошлой неделе Катце вывел меня из себя: вздумал мне претензии предъявлять. Адресом малек ошибся и полетел прямо в стену, вместе с претензиями. Я все сделал правильно, но в последний момент испугался. Когда он потерял сознание и бесчувственной тряпичной куклой сполз вниз, а из носа полилась кровь, мне вдруг показалось, что он умер. Я понимал, что это не так, но в душу (душу?) закрался страх.
Его работа связана с риском, мне даже это нравится. Он всегда выходит сухим из воды, словно кто-то мистический взялся оберегать его от напастей. Мне нравится его сила, его ум, его ироничное отношение к себе и тому, что происходит вокруг. Мне нравится его желание жить и то, как он умеет им делиться. Я не хочу, чтобы всё закончилось банально: бездыханным телом в луже крови.
Мало того, что мне это просто невыгодно в финансовом плане, в последнее время это стало невыгодно в плане психологическом. Мне с ним комфортно. Я возвращаюсь от него полным сил и с новыми идеями.
Я приезжаю к нему, сажусь в кресло и наблюдаю, как его пальцы порхают над клавиатурой. Потом короткое “Кот, иди сюда”, и он послушно взбирается ко мне на колени, мягко касаясь моих губ своими. Запускаю руку в волосы, и он откидывает голову на нее, жмурится, мурлыкая и довольно ухмыляясь. Далее следует разговор о делах, его сигареты и мое вино, и взгляд глаза в глаза, пристальный.
Он щурит глаза, улыбается и плавными движениями начинает снимать с меня одежду, ненужные мысли, усталость…
Автор: Anuk-sama
Пейринг: Рауль/Катце
Рейтинг: NC-17
Warning: авторский бред, ООС, насилие, смерть персонажей.
читать дальше“Разрезан на осколки, разбит на лоскуты.
Не пью и не курю до наступленья темноты…” (с)
Катце
Боль...
Боль, ты такая разная…и тебя так невыносимо много. От ноющей – внизу живота – и острой – в порванных мышцах – снова хочется блевать. От разрывающей плотный мешок сердца хочется плакать. Но я не позволю себе ни того, ни другого. Поздно…
Боль, почему ты со мной? Я ведь уже мертв. С того самого взрыва в Дана Бан, с тех самых пор, как небо над Амои окрасилось багровым, когда соленая вода, перепутав местонахождение, вдруг хлынула из моих глаз – так неожиданно и так непривычно.
Я не буду кричать, хотя очень хочется разорвать этот мир, эту вакуумную реальность одним надрывным криком… хотя, скорее, сорву себе горло.
Холодный пластик пола… лежу в луже собственной крови и рвоты… и нет сил… Нет сил даже дышать. Наверное, я выгляжу жалко, свернувшись в клубок обожженных чувств и паленого мяса. А напротив сидит великолепный кукловод с внешностью бога. Идеально красив, идеально непрошибаем, идеально…Взгляд зеленых глаз припечатывает к полу. Боюсь ли я? Да, потому что в его силах не отдавать меня смерти: он потянет за ниточку, вытаскивая из спасительного небытия. Ненавижу!
Разозлись, размажь по стенке!!! Ну почему ты так спокоен, ведь я убил Ясона! Давай, добей, чего тебе стоит забить до смерти какого-то там недогражданина! Ну же, глыба каменная!!!
Нет, не глыба… что-то мелькнуло…где-то я это видел…вьющиеся волосы, немного рыжеватые, теплый оттенок… О! Рождение Афродиты – картина одного из художников старой Терры… Смеюсь, смеюсь до слез. Все, кажется, сейчас все закончится.
Рауль
Отвратительно. Терпеть не могу подхалимства, мнимой услужливости, как будто меня можно провести таким образом. Глупцы, я читаю вас с той же легкостью, что и отчеты департаментов. Словно я не вижу за всем этим страх и желание выслужиться. И чего вы, интересно, ждете от блонди? Уж не благодарности ли? Может, поощрения? Смешно.
Да, я сам отдал приказ о “наистрожайших мерах”, но насиловать-то его зачем было? Что за мелочность – бить исподтишка раненого льва! Горстка мелких людишек, решивших самоутвердиться за счет загнанного в тупик лидера. Нерационально.
Вот он лежит – в собственной крови и рвоте, забившись в угол, разбитыми рукам пытаясь прикрыть лицо, подтянув ноги к животу. Жалкое зрелище? Возможно. Не думал, что он так быстро сломается. Слишком сильный, слишком уникальный, слишком преданный…
Ясон. Если бы ты мог себя контролировать, я бы не стал тебя убивать. Нельзя быть таким нерациональным. Твоя слабость была на руку Федерации. Слабость должна искореняться. Ты стал зависим, а такое не прощается. Хотя ты тоже был моей слабостью – я многое позволял тебе. Конечно, мне это было выгодно, но…это зашло слишком далеко. Будем считать, я сделал тебе одолжение, как – как другу? – как товарищу. Если бы ты не был таким собственником, все было бы иначе…
Ясон, без тебя стало немного пусто. Но я ни о чем не жалею. Так было нужно, хотя заменить тебя будет сложно. Никто не годится на эту роль, я перебрал столько кандидатов. Ничего, их можно будет воспитать.
Что? Рыжий полукровка смеется? Хорошо. Значит, не сломан. Это выгодно. Он мне нужен, именно поэтому он еще жив.
Катце
Юпитер, услышал! Надеюсь, мысли ты читать не умеешь… хотя какая разница, за что быть размазанным по стенке. М-м-м-м, больно-то как… даже смеяться.
Перчатку снял? Зачем? Не хочешь пачкать… все равно нелогично. Черт, в голове какая-то каша …
Руки теплые, а в глазах пусто. Или я просто уже ничего не вижу.
Зачем ты гладишь меня по щеке? Это новый способ убийства? Что ты задумал, мне все равно не понять. Все. Мне надоело думать. Пусть мир летит к юпитеровой матери, все равно недолго осталось, так что можно позволить себе лишнее. Этакое последнее желание приговоренного к смерти.
Трусь щекой о ладонь – мягко. Смотрю прямо в глаза, ухмыляюсь. Такой теплый цвет. Неужели смерть может быть такой красивой?
Тянусь рукой к твоему лицу, хочу коснуться губ. Ты не остановил меня?! Юпитер, как приятно. Такие нежные, теплые. Жмурюсь от удовольствия. Теперь и сдохнуть можно. Это ж все равно уже бред – такого быть не может.
Слышу сквозь шум в ушах твой властный голос:
- Восстановить.
Рауль
Подхожу ближе, снимаю перчатку. Это недопустимо, но так любопытно, какой он на ощупь. Надо было давно избавиться от этой пагубной наклонности – тактильной стимуляции. Я редко это себе позволяю, конечно, наедине с собой, и все же, все же… Хорошо, что камер здесь нет, а от людей можно будет избавиться, если возникнут проблемы. Не так уж они и ценны.
Касаюсь щеки. Прохладная, должно быть, он замерз. Кожа гладкая, мягкая. Кончиками пальцев вдоль шрама, накрыть ладонью щеку, еле заметно пройтись большим пальцем по нижней губе.
Что? Я удивлен. Он трется щекой о мою руку. Надо бы ударить его за этот непозволительный жест, но он смотрит мне в глаза, и я вижу в его обреченность и шальные огоньки. Дал себе волю напоследок? Занятно.
Его рука, чуть подрагивая, достигает моих губ. Надо было перехватить ее, но… ладно. За ним так интересно наблюдать! Он настолько беззащитен сейчас… гораздо беззащитнее, чем распластанный на столе чужой похотью, свой болью и слабостью. Наблюдать за ним издали не так увлекательно.
Улыбается, зажмурившись. Он похож на кота. Бойцовый кот. Только с преданностью собаки. Интересный гибрид. Наконец-то он мой, и у меня будет достаточно времени изучить его.
– Восстановить, – отдаю приказ, он нужен мне функциональным.
Глаза широко распахнуты, зрачок закрывает радужку – страх. А вот это правильно. Умный мальчик.
“Человек и кошка плачут у окошка
Серый дождик каплет прямо на стекло.
К человеку с кошкой едет неотложка,
Человеку бедному мозг больной свело” (с)
Катце
Капельница, мерный писк датчиков, сны, от которых нельзя убежать.
Снова вижу, как Рики сжимает пачку сигарет с двумя “black moon” и исчезает в сполохах огня. Потом оглушительный взрыв, и старая крепость, разинув зубастую пасть, пытается лизнуть пламенным языком небосклон. Черный снег застилает бетонные плиты. Машина, слезы, больница. Сгружаю Гая у крыльца и отчаливаю. И…
Боль, боль, боль! Как же я любил вас! В этой серости черно-белый контраст вашей страсти был так отчетлив, так прекрасен! Такие чувства даются одному на миллион раз в тысячу лет. И так получилось, что я стал свидетелем затмения двух лун. Разве можно было на это повлиять? Разве мог я сделать иначе? Разве мог я сильнее выразить свою любовь к вам, чем дать вам остаться вдвоем?
И вы ушли, а я остался. Только сейчас я начал понимать, насколько одинок. Я тешил себя мыслью, что привык к этому, что быть одному безопаснее. Но это всего лишь отговорки. Ведь я-то знаю, что Катце-наблюдателю легче всего было забыть о себе, будучи ослепленным вашей страстью.
Теперь лежу в палате и не знаю, что меня ждет. Мне так хотелось умереть, чтоб не чувствовать острой боли потери – вас, собственной надежды, забытья – и так хотелось жить, потому что привык выживать, потому что привык считать себя сильным.
Я во власти господина Советника: “идеальному блонди” что-то понадобилось от меня. Вопрос только в том, что будет со мной после того, как он это получит. А он получит… и стесняться в методах, я уверен, не будет. Что-что, а силу я чую шестым чувством… впрочем, как и опасность. И сейчас я отчетливо ощущаю, что оба параметра зашкаливают.
Рауль
Совещание. Восковые лица и стальные голоса. Глаза-прицелы скользят в поисках жертвы. Как неумело!
Я вижу как минимум три коалиции. Господа, вы же блонди. Можно было и не демонстрировать перетекания сил – есть более тонкие ходы. Смело, однако, смелость, граничащая с бесстрашием, – верный путь в кресло нейрокоррекции.
Связи заговорщиков, словно натянутые нити, почти осязаемы. Еще чуть-чуть – и дотронешься до них, и следом дернутся фигуры, уступая чужой воле.
Моей воле.
Ясон любил такие игры. Помнится, на советах мы создавали прекрасные увертюры, умело перебирая тонкие струны, связующие объединившихся против других. Музыка порождала причудливые танцы марионеток в руках эпилептика, пляску святого Витта. Если бы вместо ламп зажигали свечи, все походило бы на древние собрания сектантов. Это было забавно.
Ясон, ты был хорошим противником. Мне даже жаль, что ты проиграл… так легко.
Теперь я вынужден просто слушать доклады и вводить в курс дела нового Первого Консула. Его помыслы настолько прозрачны, что он сам кажется хрустальным. Одно неосторожное движение, и он рассыплется на сотни маленьких осколков. Интересно, он холодный на ощупь? Боюсь, когда мне представится возможность проверить, он действительно сможет быть только холодным. Мертвенно-холодным… Хотя можно обойтись и…
Юпитер, какие преданные у всех взгляды, какие патриотичные маски, а за ними – ожидание: чей лагерь поддержит новый Консул?
Простите, господа, я еще не решил, что мне выгоднее после рекогносцировки. Как только – так сразу.
Катце
М-м-м. Я могу гулять… от койки до сортира.
Мило! Я просто герой!
Какой точный маршрут – когда вконец надоест пялиться в потолок и жалеть себя, можно дойти до унитаза и, буквально вылить в него свое отношение к ситуации.
Госпиталь супернавороченный, судя по молчаливому персоналу и питанию. Все время накачивают меня каким-то дорогостоящим допингом, так что я даже свой променад совершаю как сомнамбула. Мысли скачут, эмоции тоже. Врачи молчат. В голове то мысли гудят роем, то звенит пустота… Я готов то грызть вены от отчаяния, то тереться головой о подоконник, чуть не мурлыкая в неверном свете ламп.
Прохладная вода по лицу. Промокнуть полотенцем. Выхожу из уборной, завершая очередную прогулку… Скажите, что это побочное действие лекарств. Пожалуйста. Я не готов к встрече с господином Эмом.
Обжигающее совершенство просматривает карту и поднимает на меня взгляд. Если бы дуло пистолета могло быть зеленым, я был бы уже застрелен. Я теряю остатки сил. До встречи с этой мраморной статуей я мог себя контролировать. Конечно, я видел его и раньше, в бытность свою фурнитуром, но… но я никогда не ожидал от человека… – Юпитер, о чем это я?! – от блонди с такой располагающей своей мягкостью внешностью… Чего не ожидал? Что он все-таки блонди? Юпитер, старушка, отличный выпад! Я оценил. Мимикрия…
По его приказу меня втаптывают в грязь, вырывают из меня крики и остатки самообладания, терзают мой рот и зад, перебивают мышцы и кромсают кожу. И ведь это только для затравки: он даже не был зол, когда пришел посмотреть, что со мною стало. А что может быть, если его вывести его из себя (надеюсь, это невозможно)?
Хороший способ сломать, только я не поддамся. Знаю, ты не дашь мне просто умереть, пока я приношу пользу. Но ты спокоен. И твое бездействие заставляет меня метаться, выбирая между жизнью и смертью – провокацией и послушанием. И все это настолько равноценно, что я просто не могу что-либо сделать, чтоб не нарушить хрупкое равновесие.
Он разворачивается, полоснув воздух золотым всполохом так, что в глазах рябит. Подходит ко мне, благо я у стены стою. Меня словно мокрой кожей обтянули – и теперь она ссыхается, перетягивая вены, сжимая мышцы, ломая кости. Смотрю ему в глаза, как кролик на удава – забыл, как дышать… и медленно оползаю на пол. Он сжимает мой подбородок двумя пальцами и спрашивает:
– Вам плохо?
Нет, епт, хорошо! От твоего арктического спокойствия могилой веет, златовласый! Я в твоем присутствии – всё равно что труп на каталке, даже говорить не могу, куда там двигаться! Я тебя не понимаю и от этого боюсь, боюсь панически. Мало ли что ты приготовил мне на десерт, дабы не было так скучно и одиноко!
– Катце?
– М-м…
Да, рыжий, ты неподражаем!
Он подхватывает меня одной рукой под спину, вдоль позвоночника, другой – под голову, прижимая к себе, доносит до кровати. Аккуратно укладывает и накрывает одеялом.
Мыслей нет. Я в шоке.
Рауль
Безделье ума – утомительно. Все как-то разом затихли – привыкают к новому Консулу, ждут, кода тот как-нибудь себя проявит. Федерация приглядывается. Ее представители пытаются что-то узнать о деталях гибели Ясона. Что ж, пожалуйста. Только вряд ли что выйдет.
Расследования закрыто, дело было передано под личный контроль начальника Департамента Внутренней Безопасности. Я с ним обедаю. Наслаждаюсь вином, а он наслаждается мной: его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на губах... Хм, а если?.. Позволяю себе слизать капли вина с губ чуть медленнее, чем мог бы. Хм, а некоторые блонди, оказывается, умеют смущенно опускать взгляд в тарелку – на коррекцию.
Теперь-то федералам (Юпитер, какая фамильярность) точно не утолить свой интерес.
Пора задуматься о личных выгодах. Заезжаю в клинику, просматриваю карту реда: повреждения устранены, функции организма почти восстановлены – через неделю вернется к делам. Недели через две можно снимать его с препаратов.
Шорох.
Катце стоит у выхода из ванной. Увидев меня, побледнел и прислонился к стене. В глазах плещется страх: быстрой черной кляксой расползаются зрачки, закрашивая янтарь. Не ожидал меня увидеть? Крепкие мышцы, обтянутые смуглой кожей, напрягаются до дрожи – кот перед прыжком.
Думаешь, ударю? Нет, есть более интересные вещи, тем более что ты мне нужен на рынке.
Подхожу вплотную, и ред начинает стекать на пол. Двумя пальцами удерживаю подбородок.
– Вам плохо?
Паника. Кажется, он не дышит.
Хм, сейчас ты думаешь только обо мне, в данный момент ты только мой – твой мир сузился до расстояния между нами, и это пространство контролирую я. Привыкай, потому что теперь я буду занимать твои мысли постоянно.
– Катце?
– М-м…
Запускаю руку в спутанные волосы, подхватываю под спину, доношу до кровати, укладываю и укрываю одеялом. Наклоняюсь к самому уху поправить подушку, задевая дыханием шею. Он судорожно вдыхает.
Так-то.
На сегодня все.
“Может быть на том конце,
Среди... в чьем-нибудь чужом лице,
Перед тем что-нибудь отдашь в сердце,
Кто-нибудь отдаст сердце
Знаешь ли бывает же чудо
Знаешь ли встречают же люди
Может быть и ты тоже...
Может быть...” (с)
Катце
Выписали. Типа вылечили: ничего, что меня от ветра шатает, как флажки на посольских аэрокарах?! Одно хорошо – сплю как убитый, без снов, причем по расписанию. Жаль только, что график работы дилера Черного рынка не совпадает с режимом дня среднестатистического гражданина, но это не суть важно.
Когда я посыпаюсь, я полон энергии… мысленно. Вернее, мысли у меня как шальные пули, а вот тело как студень. Пока напечатаю одну мысль, остальные двести уже забываются. Таблетки, что ли, не пить больше?
Моя каморка встретила меня приличным слоем пыли, запахом затхлости и табака, пустым холодильником и бардаком. Есть два варианта: завести любовника, чтобы тот следил за порядком, или – фурнитура. Поддержанного…
Только спать ему будет негде…
Из раздумий меня вывел звонок. На пороге застыли два фурнитура с большими пакетами.
Я приобрел способность к материализации желаемого? В двойном размере. Или один любовник, другой – работник?! Молчат, партизаны, твою налево.
– Что, братцы, так и будем в “гляделки” играть?
– Вы ред Катце?
– Допустим. И что с того?
– Мы прибыли произвести уборку, санобработку и подготовить квартиру к эксплуатации, – скороговоркой выпалил первый и протянул мне конверт.
– Мы должны были все сделать еще вчера, но…, – замялся второй. – Почему-то не смогли открыть электронный замок.
Еще бы.
– Спасибо, не нуждаюсь.
– Откройте конверт.
Смотрю на этих двух оболтусов с недоверием, открываю конверт. Там записка, написанная (фигасе) ровным красивым почерком:
“Впустите фурнитуров, они выполняют мое поручение. В ресторане “Сады Эдема” заказан столик, к вашему приходу все будет готово. На вложенном диске мои распоряжения, как ознакомитесь, свяжитесь со мной по моему личному каналу. Р. Эм.
P.S. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, что записку после прочтения необходимо уничтожить?”
Подпись Советника невозможно не узнать. Впускаю работничков в квартиру, надеваю плащ, беру с собой сканнер прослушки и ухожу.
Дорогой ресторан, отличный ужин. Вина мне нельзя, но минеральная вода с Андорры превосходна. В общем, домой возвращаюсь в хорошем настроении. Захожу домой и чую неладное. Проверил сканнером все углы – жучков нет. Стал присматриваться к обстановке: вроде все то, но что-то не так. Ну, да, конечно, все стало чистым, аж глаза слепит, а обивка мягкой мебели благоухает цветами (не иначе термочистка). Еще раз осмотрел квартиру.
Итак, что мы имеем: полный холодильник диетической еды, новый сервиз на четыре персоны, пару бутылок коллекционного вина, несколько пачек зеленого чая (кстати сказать, очень редкого и дорогого), чайный сервиз, шесть комплектов постельного белья (странно, что не семь – получился бы набор “неделька”), куча банных принадлежностей от полотенец до кондиционера для волос и полностью обновленный гардероб (я минут пятнадцать тупо пялился на новые шмотки, честно думая, что перепутал номера квартир). Все, что заменили вновь прибывшие вещи, бесследно исчезло.
В полном недоумении подхожу к терминалу: посмотрим, что там на диске.
Рауль
Такое ощущение, что кто-то перепутал, и вместо делегации с Новой Сигмы к нам прислали труппу какого-то постмодернистского театра. Группка эмпатов вяло пытается пробить мои ментальные блоки: флаг в руки, господа. Новый консул блестит в свете люстр, как полированный аэрокар. Ему тоже это порядком надоело.
Да, наглость – второе счастье. И что из того, что у вас на планетке есть необходимые нам ресурсы? Без наших технологий это все равно залежи биоматериала, себестоимость которого очень низка. Вы еще… как это… права покачайте. Умники.
Намекаю, что мы можем получить ресурсы и у других поставщиков, и, слава Юпитер, договор подписан. Естественно, на наших условиях. И заложник не пригодился.
Сегодня Катце выписали из больницы. Этот рыжий… экземпляр поставил какой-то суперкод на замок в свое убежище, пришлось отложить перепланировку. Хотя надо будет вернуться к этому вопросу, ведь мне придется иногда появляться у него на квартире. Не в свинарнике же сидеть. Надо использовать этот шанс – можно получать не только прибыль, но и эстетическое удовольствие.
Надеюсь, у него уже есть пара идей по информации на диске. Вечером свяжусь с ним, а сейчас – в лабораторию.
Катце
Хо-хо. Ничего себе информация. Парочка махинаций, и я бы мог купить себе гражданство на как-нибудь маленькой планетке, вместе с планеткой.
Если б не надо было б делиться с Раулем.
Просидел за терминалом полдня, набросал план действий. Осталось связаться с господином Эмом. Ой, как не хочется… После его финта с квартирой, я уже не знаю, чего ожидать.
У меня теперь есть шелковый халат и шелковая пижама. Эстет хренов, это-то зачем было? Как будто я это носить буду. Как будто ты меня в этом увидишь. А может, на это и расчет?
Стоп, рыжий. Выкинь из головы больничные глюки, такого не бывает, а если и бывает, то только во сне припадочного экс-фурнитура после большой встряски. Все, никакие “но” не принимаются.
Думай, Катце, думай, а не фантазируй.
Набираю номер, на экране появляется копна пшеничных волос. Блонди склонил голову над чем-то, что в экран не поместилось. Поворачивается ко мне – чуть приподнятая бровь, мраморная кожа. Цепкий взгляд глаз цвета моря перед бурей заставляет тело неметь. В памяти всплывают обрывки: мягкая рука на щеке, участливое “Вам плохо?”, нежный ветерок дыхания на мочке уха…
– Катце, вы просмотрели диск?
– Кхм, – пытаюсь справиться с голосом. – Да, несколько вариантов использования информации я только что вам выслал.
– Хм… Минуту, я сейчас просмотрю. Кстати, что вы знаете о Новой Сигме?
– Затрапезная планета, небольшой спектр ресурсов, есть редкие, но техническое оснащение не позволяет использовать и пяти процентов от даров природы. Однако за счет малочисленности населения живется сигманцам не так уж и плохо.
– Ну, все относительно. Я скинул вам свои мысли по поводу этой планеты, просмотрите, предложите, как использовать. Насчет предложений по диску – я кое-что поправил. Можете исполнять. Пятнадцать процентов от прибыли – мои.
– Пятнадцать?!
Ни фига себе загнул! Нет, я, конечно, понимаю, что за красивые глазки можно многое позволить, но не жирно ли?
– Катце, врачи не проверили вам слух? Какое упущение, – сказал блонди и отключился.
– Твою мать! Сука белогривая.
Нет, ну что за… Юпитер, все-таки холодно в этой шелковой пижаме …
Все, спать и не думать, не думать, не думать. Только работа, будь она неладна.
Рауль
Этот день меня вымотал. Нет никаких моральных сил, правда, тело еще способно к передвижению.
Только я вернулся в лаборатории, как меня вызвала Юпитер. “Сын” хоть и оправдал ожидания, но опять в чем-то провинился – это про нового Консула. Крайним, как и следовало ожидать, оказался я. Ну и… пара направлений на нейрокоррекцию по личному указанию Юпитер.
Пришлось переделывать расписание на завтра, а ведь хотел провести серию экспериментов. Как все некстати! Федерация зашевелилась, чиновники залебезили перед Первым Консулом: не ожидали силовика у власти? А кому сейчас легко?
Подарки-предложения, взгляды-намеки. Хоть слюни не пускают на столешницы – и то радует. Когда же я привыкну к тому, что в этом мире мало что может быть эстетичным и приятным взору. Юпитер, зачем ты сделала меня таким? Была б моя воля, я б взорвал всех дипломатов. Они совершенно утратили способность нормального ведения переговоров. Маскируют шутками пошлость и недалекость, боятся, потеют, вожделеют. Не умеют скрывать свои истинные мотивы. Всего несколько человек действительно достойны своих должностей и, к сожалению, не продаются. Хотя как раз это я собираюсь исправить.
Достаю лист желтоватой бумаги, сделанной на заказ, перьевую ручку. Начинаю выводить стих ровными строками, но тут доносится сигнал комма… подключаюсь, дописывая строфу.
Молчание затягивается.
Поднимаю взгляд на экран. С него на меня смотрит Катце, облаченный в светло-зеленую, очень теплого оттенка шелковую пижаму. Этот цвет ему идет. Странно, я думал, он ни за что это не наденет. Эксперимент удался.
– Катце, вы просмотрели диск?
Смотрит на меня пристально, прямо в глаза. Это невежливо.
– Кхм. Да, несколько вариантов использования информации я только выслал вам.
Голос дрожит, немного, едва заметно. Занятно. Вот кто поднимет мне настроение.
– Хм… Минуту, я сейчас просмотрю. Кстати, что вы знаете о Новой Сигме?
Хм, а идеи неплохие. Краем глаза слежу за экраном, одновременно читая присланные данные, правя их и отправляя обратно вместе с информацией о Сигме. Он выдает целую тираду об этой планете, блуждая взглядом по моим волосам. Мне показалось, что если б он мог протянуть руку сквозь экран, то обязательно бы накрутил прядь себе на палец.
Его губы кривятся, выбрасывая слова, голос ровный, в нем уже нет дрожи. Красивый голос, и губы тоже.
– Ну, все относительно. Я скинул вам свои мысли по поводу этой планеты, просмотрите, предложите, как использовать. Насчет предложений по диску – я кое-что поправил. Можете исполнять. Пятнадцать процентов от прибыли – мои.
Смеюсь про себя. Выражение лица Катце не меняется, но в глазах столько возмущения, что оно вот-вот брызнет наружу, заляпав экран своим ядом. Глаза прищурены – коньяк двадцатилетней выдержки, заключенный в радужки.
– Пятнадцать?!
А ты думал, я благотворительностью занимаюсь? Знаешь, сколько уходит на подкупы чиновников?! Хотя, наверное, знаешь, раз еще не в тюрьме.
– Катце, врачи не проверили вам слух? Какое упущение, – обрываю связь.
Хватит, повеселился, теперь немного поработать, только…
Зачеркиваю на листе строчки, пишу другие:
“Янтарь, расплавленный на смуглом полотне,
Сверкает болью и разлукой.
Зачем, скажи, ты стал так нужен мне?
Зачем твой взгляд наполнен мукой?
В твоих распахнутых глазах
Такая бездна чувств запретных.
Не вызывать в них просто страх
Так трудно. Может, даже тщетно”.
“Целым был и был разбитым,
Был живым и был убитым,
Чистой был водой, был ядом,
Был зеленым виноградом
Спать ложился рано утром
Вечерами все звонил кому-то...
Ночь чернеет впереди,
Свет гаси и приходи.” (с)
Катце
Сижу в постели, упершись взглядом в темноту. Дыхание рваное, шелк пижамы прилип к телу, мокрые волосы спутаны.
Это всего лишь кошмар, успокаиваю себя. Страшный сон. Нет, не страшный. Страшно и больно снова видеть взрыв Дана Бан. А это… противно.
Я все еще чувствую, как чужие руки заламывают мои, как откликаются болью удары тюремщиков. Металлический привкус во рту, чья-то прихоть выгибает спину, становится нечем дышать. И снова боль: в порванный анус вторгается первый, потом второй. Сколько их было?
Холодный душ. Если б можно было, я нырнул бы в жидкий азот. Меня трясет. А память услужливо листает кадры заключения. Я зажмуриваюсь, но это не прогоняет навязчивые видения из сна, из прошлого.
То, что произошло… Это… это было низко, жестоко, нечестно. И не потому, что больно и грубо – как раз этому я не удивляюсь. Быть дилером Черного рынка – ходить по краю. Никогда не знаешь, где можешь получить под дых.
Но я и не думал, что стану объектом сексуального насилия – по-другому сказать не могу, не спасает даже изрядная доля цинизма на единицу мысли, мне обычно свойственная. Это так несправедливо, как будто кто-то распахнул грудную клетку, подобно створкам шкафа, потыкал грязным пальцем с обгрызенным ногтем в сердце, плюнул и захлопнул обратно.
Теневой бизнес, постоянная опасность, взломы чужих защит – это банальная замена того, чего я лишил себя, став фурнитуром. Я способен получать удовольствие от секса, только кто захочет…кастрата. Даже мысленно произносить это больно.
Я состою из шрамов. Два на теле (причем каждый открыл новый этап жизни) и с десяток на сердце – ожогами пламени и холода.
Недавние шутливые мысли о любовнике сейчас кажутся неуместными. Я думал, что оправился, а оказалось, это действие успокоительных.
Смотрю на свое отражение и ничего, кроме отвращения, в его глазах уловить не могу. А так хочется тепла, хоть толику ласки…
Нет. Это непозволительная слабость. Как же тебя легко выбить из колеи, Катце.
Ты слабак! Ты вообще должен радоваться, что в кои-то веки тебя кто-то поимел! Не все тебе мозги другим *бать – твой тощий зад тоже на что-то годен! Благодари судьбу, что хоть кто-то на тебя позарился! Подумаешь, грубо! Ты не элитный пэт, чтобы тебя облизывали! Можешь послать парням открытку с благодарностью!
Звон стекла. Смотрю на разбитую руку, поднимаю взгляд – зеркало вдребезги.
Рауль
Полумрак заполняет комнату, обнимает предметы, бережно обволакивает углы. Лишенные матерчатой защиты перчаток пальцы ласкают холодное стекло бокала. В сумраке вино в бокале кажется черным и вязким, словно нефть.
Напиток с миндальным привкусом сливовых косточек оставляет в душе горечь. Десять лет прошло, три тысячи шестьсот пятьдесят два дня с тех пор, как его отправили на эвтаназию.
Теренс Го. Мой наставник. Блонди, что научил меня жить, а не выживать. И любить.
Ха! Кто сказал, что Юпитер создает блонди лишенными возможности чувствовать? Дайте мне этого умника, и я его откорректирую!
Если б не эта возможность, блонди были бы лишь терминалами в телесной оболочке.
Каждое восприятие состоит из множества ощущений: вкусовых, тактильных, аудиальных – они сливаются в целостную картину, объединенные общим смыслом и значением. Оценка ситуации не может осуществляться без эмоций, иначе бы никто из блонди не выжил. Не смог бы понимать федералов, их скрытые мотивы. Любой опыт необходимо пропустить через себя.
Единственное отличие блонди – это более совершенный контроль над своими чувствами.
Помнится, это открытие меня шокировало. Тогда Теренс сказал мне:
– Рауль, ты должен научиться любить.
– Что? Но.., – ошарашенный тринадцатилетний мальчишка пытался не проиграть лукавому взгляду серебристых глаз.
– Рауль! Юпитер любит своих сыновей и, не таясь, говорит им об этом прямо. Если ты хочешь чего-либо добиться в науке, ты так же, как и Юпитер, должен любить свои создания, понимать их красоту, видеть их уникальность.
Он привил мне любовь не только к продуктам моей деятельности, но и к искусству. И я начал видеть искусство в своей работе, поэтому и занял свою должность.
Я получаю эстетическое удовольствие от жизни. Я восхищаюсь несовершенством некоторых вещей, потому что они натуральны, а кто лучший творец, чем Природа?.. Я восхищаюсь красотой проделанной работы, выверенной гармоничностью, приносящей успех.
Я беру образы из литературы и живописи и воплощаю их в фенотипе, в замещенной памяти, придавая ситуации неповторимый колорит.
Нет в этом мире ничего одинакового. Это я знаю точно. И я ценю индивидуальность: в мире, где производство даже высших существ поставлено на конвейер, она – единственное, что позволяет ощущать себя собой. А значит – знать свои сильные и слабые стороны, обращать свою слабость в силу.
Если бы не уникальность, присущая каждому, не было бы ни игр, ни правил, ни системы. Ведь не скрепленные ничем элементы просто-напросто рассыпались бы.
Теренс научил меня не бояться эмоций, но признавать их силу и значение. Мне жаль, что его нет. Мне нравилось быть любимым, а он любил меня. Он показал мне мир, каков он есть: грязный, уродливый. Но стоит присмотреться, и найдешь маленькую деталь, заставляющую пересмотреть всю картину. Все равно что смотреть на мир, фильтруя спектры световых волн: каждый раз все вокруг неумолимо изменяется.
Я ищу штрихи, которые оправдывают существование чего бы то ни было. Я нахожу прекрасное в мелочах: в мягком переливе красок сьюта, в геометрической строгости движения бильярдного шара, в легком привкусе миндаля, в пряном запахе корицы, в живом блеске чайных глаз.
Я благодарен тебе за это, Теренс, мой второй создатель. Я пью до дна.
Катце
Гудит голова, саднят порезы на руке. Пространство комнаты подозрительно покачивается. Странное ощущение, как будто иду в невесомости, каждым шагом подпрыгивая к потолку и ударяясь об его ровную поверхность – боль глухо отдается во всем теле.
Чтоб я еще раз выпил снотворное? Да лучше сразу прыгнуть с башни Эоса.
Кофе. Черный. Горьковатый. Хочу.
Но сначала душ. По привычке смотрю в зеркало, которого нет. Ну, скажем, ничего хорошего я бы там все равно не увидел…
Теплые струи бьют по спине, и я оживаю. Наскоро вытираюсь полотенцем и накидываю халат на еще влажное тело. Теперь кофе и первая утренняя сигарета. Хотя, наверное, не утренняя. Да, уже полдень.
Включаю комп – и очухиваюсь только к шести вечера, потому что в дверь настойчиво звонят. Я выпил примерно десять чашек крепкого кофе и мне уже все равно, пусть хоть весь флот Федерации стоит на пороге, поэтому открываю, даже не взглянув на экран вызова. Через проем на меня смотрит пара болотно-зеленых глаз, которые затягивают меня куда-то глубоко, плотно обволакивая тело тиной и не давая пошевелиться.
Рауль отстраняет меня и без приглашения заходит внутрь. Когда я выхожу из ступора, вызванного тем, что Первый Блонди Амои сияющим облаком посетил мои апартаменты, то обнаруживаю последнего сидящим в кресле в гостиной (ну, и спальне по совместительству).
– Добрый вечер, Катце.
– Здравствуйте, господин Эм.
– Просто Рауль.
– Как пожелаете, Рауль.
– Вы бледны, Катце.
Я попал на светский раут, а меня забыли предупредить? Что бы значило такое внимание к моей персоне?
– Не заметил.
– Что с вашей рукой?
Бля…
– Случайность.
– Как вы себя чувствуете?
Можно мне забиться за кровать? Я буду очень тихим. Пожа-а-а-алуйста.
– Катце.
– Удовлетворительно. Вы что-то хотели?
– Проверить, как идет выздоровление.
– Идет, – больше из себя ничего выдавить не могу.
Я не понимаю, что происходит, лишь чувствую абсурдность ситуации. Кажется, мои мысли эмигрировали с Амои. В голове записка: “Не жди”.
– Что-то вы неразговорчивы. Это невежливо.
Это означает, что меня сейчас швырнут в дальний угол комнаты?
– Чаю?
– Зеленый с лотосом.
Отправляюсь на кухню – все лучше, чем этот непонятный разговор. Никакого участия, никаких эмоций (а ты ждал, что он тебе на шею кинется, мол, Катце, сколько лет, сколько зим, давно не виделись – со вчерашнего дня?). Мне не ясно, зачем этот визит, зачем эти расспросы.
Насыпаю зеленые горошины в заварочный чайник, заливаю кипятком. Что-то не так.
Чувствую спиной тепло чужого тела: Рауль стоит почти вплотную ко мне и через мое плечо тянется к полке с чаем, крутит в руках черную с серебром коробочку, ставит на место.
– Что-то не так?
Мысли читаешь, господин нейрокорректор.
И тут его рука ложится мне на живот. Юпитер, на мне же, кроме халата, ничего нет! Я забыл переодеться.
А теплая ладонь в то время мягко скользит вверх и застывает на ключицах. Второй рукой он забирается в волосы на затылке и медленно поворачивает мою голову так, чтобы я его видел.
Я затаил дыхание. Тупо смотрю ему в глаза, пытаясь понять, где подвох. А он абсолютно серьезен.
– Ты взял в привычку не отвечать мне.
Его левая рука все еще придерживает мой затылок, чтобы я не отвернулся, а вот правая снова начинает движение: теперь уже вниз, и, дойдя до пояса, легко его развязывает.
– Не надо, – неуверенным голосом.
Я не могу не дышать, но получается плохо – хаотичный ритм. Когда лицо блонди приближается к моему, я закрываю глаза, а он проводит языком по моим губам, чуть прикусывает, правой рукой оглаживая мое бедро. Немного отстраняется, застывая в миллиметре от моего рта.
Не надо. Не сейчас, я же …я же не знаю, что сделаю, если ты меня оттолкнешь. А ты можешь, для тебя это игры. Это невыносимо, ловить губами твое дыхание, не смея двинуться. Я не знаю, что у тебя на уме: в следующее мгновение ты можешь свернуть мне шею с той же легкостью, с какой сейчас касаешься моего члена.
Судорожно вздыхаю и тянусь губами к тебе. Ты резко разворачиваешь меня, почти подкидываешь, и я инстинктивно обнимаю тебя за шею, а ты закидываешь мои ноги себе на талию. Целуешь в губы, сначала нежно, потом - все настойчивее. Переключаешь внимание на шею, языком вдоль линии подбородка, прикусываешь мочку уха.
Сажаешь меня на стол, стягивая с плеч халат. Я пытаюсь расстегнуть твой сьют, не выходит – руки не слушаются. Отрываешься от меня, избавляясь от одежды. Я думаю, что ты в любой момент можешь передумать, развернуться и уйти. От этих мыслей хочется выть.
Ладонь на солнечном сплетении чуть толкает назад, я поддаюсь и ложусь на стол, впиваясь пальцами в его края. Нежные прикосновения к внутренней стороне бедра, скользкий палец прислоняется к анусу. Смазка? Ты это планировал? Мягкое надавливание… целуешь живот…
Дыхание срывается на хрипы, ты трахаешь меня пальцами, а я смотрю в потолок и вижу звезды. Маленькие белые звезды – и вдруг взрыв сверхновой! Почти не больно, ты необычайно ласков. И это меня пугает. Если я привяжусь к тебе, то это конец, это меня убьет.
Додумать я не успеваю: все мышцы резко напрягаются, словно пронзенные судорогой, кажется, я кричу, слышу твой стон. Какая-то невесомость (наверное, день такой), прохладный шелк простыней, жутко хочется спать. Целуешь за ухом. М-м-м…
– Кот, – доносится до меня, я кожей чувствую твою улыбку.
Мне кажется, что я живой.
Рауль
Дверь открывается лишь через пару минут. Катце застыл на пороге каменным изваянием. Отстраняю его, прохожу в комнату и занимаю кресло, которое себе присмотрел.
Ни к чему не обязывающий разговор, почти на автопилоте.
Катце бледен, явно плохо спал. Под глазами залегли тени. Зато ему очень идет шелковый халат. Он облегает тонкую фигуру, потоками струясь к полу. Ред стоит по среди комнаты, как будто это не его квартира. Длинные пальцы на правой руке исцарапаны.
Он не напуган, не прячет взгляда. Вот только в глазах его я вижу одиночество, отчаяние, боль – интересный коктейль. Кажется, я пришел вовремя. Он так откровенно беззащитен сейчас. Я вижу, что он мерзнет. Нет, не физически. Просто радужки глаз будто подтянуты тонкой пленкой льда.
– Чаю?
– Зеленый с лотосом.
Катце удаляется на кухню с явным облегчением, движения становятся плавными, уверенными. Красиво.
Неслышно застываю в проеме двери и наблюдаю за приготовлением чая. Точные экономичные действия, ни единого лишнего жеста. Чувствуется сила, и в то же время он выглядит хрупким. Мне нравится это сочетание. Мне нравится это тело. Мне нужен он целиком.
Подхожу к нему со спины, протягиваю руку к полкам, чтобы повертеть какую-то коробочку в руках. На самом деле – чтобы почувствовать его ближе. Теплая кожа, запах табака и корицы...
– Что-то не так? – тихо говорю прямо над ухом.
Он напрягается, когда я кладу руку ему на живот. Другая рука, зарывшись в шелковые пряди, поворачивает его голову. Он ждет, а я ласкаю его, проводя ладонью по груди – до ключиц.
Он смотрит мне в глаза, будто пытается найти ответ. Нет, ты его не получишь, но я дам тебе кое-что другое. Тебе понравится.
– Ты взял в привычку не отвечать мне.
Скольжу правой рукой вниз, развязываю пояс, поглаживаю живот. Кожа такая мягкая, теплая. Я хочу большего.
– Не надо, – почти просит он.
Касаюсь его губ, провожу по ним языком. Отстраняюсь, оставляя минимальное расстояние для его инициативы, и начинаю ласкать его член, медленно двигая рукой по стволу. Его дыхание становится прерывистым. Глаза закрыты, ресницы чуть подрагивают в ожидании. Хочется коснуться их губами, почувствовать их дрожь.
Но нет. Теперь твой ход, Катце. Давай же, ты ведь хочешь меня. Ты знаешь, что нужно сделать. И делаешь: осторожно тянешься мне навстречу. Правильно.
Разворачиваю тебя, закидывая твои ноги себе на талию, и позволяю себе насладиться незнакомым вкусом. Терпкий привкус сигарет и кофе, чуть горьковатый. Мое любимое сочетание. Я знал, что не разочаруюсь. Отрываюсь от губ и пробую языком шею, зубами – ухо. Горьковато-соленая кожа плавится под моими прикосновениями.
Я чувствую нарастающее желание: завладеть, обессилить, утолить голод, заполнить пустоту. Люблю многофункциональность.
Сажаю его на стол, стягивая халат. Катце так нетерпелив, но руки уже не слушаются его, и мне приходится оторваться от его гибкого стройного тела, чтобы раздеться.
Я полностью отдаюсь ощущениям: ласкаю его кожу, чувствуя напряжение мышц под ней, скольжу губами по его распластанному на столе телу. Он смотрит невидящим взглядом в потолок, постанывая и выгибаясь. Такой отзывчивый, такой нежный, такой прекрасный…
Сегодня я буду очень нежен: я хотел, чтоб этот вечер был именно таким – нежным и томным. Я подготавливаю Катце, и когда чувствую, что он готов, медленно вхожу в него и начинаю двигаться.
Узко, жарко. Он бьется подо мной, словно птица в силке. Наверное, так оно и есть.
Тихие полустоны-полухрипы наполняют комнату, он прогибается в пояснице, и мой член крепко сжимают мышцы. С моих губ слетает стон, и мгновение спустя меня накрывает оргазм.
Отношу Катце на кровать и даю себе немного времени полюбоваться: смуглая кожа блестит от пота, стройное тело расслабленно нежится на простынях, на губах играет еле заметная улыбка. Я наклоняюсь и целую его за ушком, он сонно мурлычет в ответ.
– Кот.
… Когда я уходил, Катце уже спал.
“Чужие звезды светят нам,
Но мне сейчас на звезды наплевать:
В твоих глазах
Таят вековые толщи льда
И на ресницах,
Мне не снится,
Застыла красота”. (с)
Катце
Сначала я подумал, что перепутал, и вместо зеркала посмотрел в экран вызова. Оглядевшись и поняв, что нахожусь в ванной, в которой нет средств связи, я решил, что новое зеркало неисправно (интересно, такое возможно?). Из него на меня смотрел рыжеволосый пришелец: он счастливо улыбался, глаза светились, словно фары, выражение лица придурковато-одухотворенное, без намека на наличие интеллектуальных процессов в голове. В этом отражении я узнал себя лишь по шраму.
Влюбился.
Дурак.
Идиот.
Жить надоело?
Отражение оставалось неизменным. Ладно, душ.
Я принял душ раз десять – не помогло: из зеркала на меня взирал все тот же влюбленный болван. Я поплелся к терминалу. Личная жизнь личной жизнью, а работать надо.
Я сказал, личная жизнь? Ух ты! О таком повороте событий я и не думал. И самое страшное, даже не то, как я это воспринимаю (личная жизнь фурнитура – абсурд – и блонди – еще больший абсурд), а то, что мне это нравится.
Все, забудь. Ну трахнул он тебя разок, что с того? Потянуло блонди на экзотику, а тут ты подвернулся. У него это быстро пройдет. Ты, рыжий, работай лучше, а то кушать хочется … да и жить.
Рауль
Поймал себя на мысли, что хочу увидеть Катце… интересно, как он будет со мной общаться после произошедшего? И улыбнулся.
Хорошо, что никто не видел.
Переговоры, лаборатория, совещания – все вертится, жизнь кипит…но не греет.
Меня больше заботит не то, как добиться снижение пошлин на транзит нашей продукции через Нарн, а то, обрел ли я полную власть над огненно-рыжим метеором. Он мне нужен для многих целей, но…
Я не думал, что на первый план выйдет не “сотрудничество”, а способ овладения. Что-то неумолимо меняется, и это настораживает. Снова затишье, только теперь я точно знаю, что грядет буря. Не знаю, когда, но точно будет. Начало положено, осталось понять, чему служит это начало.
Кажется, я чего-то не учел.
“Я рассчитываю время,
Ты просчитываешь коды.
В сердце брошенное семя
Проросло. И скоро всходы
Оплетут меня, как кокон,
Не давая ход движенью.
Я повержен. Вместо окон
Снова вижу отраженье.
Ты крадешься, словно кошка,
Мягко лапами ступая.
Поживу еще немножко,
А потом - вновь умираю”.
Катце
Он приезжает раз в неделю, остается на пару часов, а потом исчезает из моей квартиры. Мы ежедневно перебрасываемся письмами, раз в два дня – созваниваемся.
Глотки воздуха. Я под водой, и каждое его появление – это долгожданный кислород, каждый звонок – маленький вздох. Я не живу в промежутках между встречами, вернее, живу не я. Какой-то робот выполняет поручения, договаривается, подкупает, обходит запреты. Ведь мне это не нужно. Мне нужен только глоток свежести.
Рауль бесшумно ступает по полу, как будто и не ходит, а словно плывет в пространстве моей квартиры. Я его не слышу, только чувствую.
Вчера он поднимал с пола сьют и резко выпрямился: волосы, густым потоком ниспадающие на ковер, резко взметнулись вверх, описывая круг. Я замер, боясь нарушить эту красоту. Я никогда не видел ничего прекраснее. И вот золотистые пряди падают от бессилья удержать свою тяжесть прямо на широкие плечи, со злости бьют по голой спине своего владельца. Рауль поворачивается ко мне, его глаза смеются, когда он замечает мое немое застывшее восхищение. А я подхожу к нему, сажусь на корточки и трусь об его живот. Так тепло. Не хочу, чтобы это кончалось.
Рауль
Мы стали регулярно видеться. Меня тянет к Катце, словно магнитом. Я начинаю подозревать, что уже плохо себя контролирую. Но это не так. Просто сфера его, Катце, применения оказалась гораздо шире, чем я предполагал. От него невозможно отказаться по доброй воле.
Как я понимаю Ясона…
Не зря он столько лет удерживал рыжего подле себя. Это сочетание силы и покорности пьянит и завораживает. Это делает меня сильнее и увереннее, я действую рискованнее.
Конечно, в этом есть доля опасности, но пока все оправдано и все получается.
Когда он трется щекой о мое плечо, когда я ощущаю его запах, мне кажется, что я всесилен. Это ощущение – в меньшей концентрации – остается, когда его нет рядом, оно поддерживает и успокаивает.
Все эти подковерные интриги кажутся мне детскими играми. Я подчиняю их с такой легкостью, как будто сдуваю пылинки с полированной деревянной поверхности.
Катце, ты моя сила, ты моя слабость. Я тебя никому не отдам. Ты от меня никогда не уйдешь. Тебе некуда идти.
“Ты не умеешь ходить по воде,
Ты не умеешь творить чудеса.
Когда тебе больно - ты плачешь,
Когда тебе стыдно - опускаешь глаза.
Но в твоих пальцах мое одиночество,
Сгорая, обращается в дым
И все, что ты можешь, и все, что ты знаешь, -
Это делать мое сердце большим.
Ты ничего не просишь взамен,
Да и что я могу тебе дать.
Ты утверждаешь, что вещи нужны
Лишь тем, кто не умеет терять.
Когда я считал себя здоровым и сильным,
Ты знала, что я был больным.
Ты вошла в мою грудь и сломала все ребра,
Чтобы сделать это сердце большим” (с)
Катце
Я перестаю что-либо понимать. А понимал ли когда-нибудь? Мне хорошо, и меня не касаются мировые проблемы. Мне хочется послать всех к юпитеровой матери, лишь бы не отвлекали меня от этого мраморного божества, что дарит беспокойство и блаженство одновременно.
Под веками рождаются звезды, голова мотается из стороны в сторону, словно таким образом возможно прогнать наваждение, – это разум делает последние попытки предупредить меня о том, как опасно быть монгрелом рядом с блонди. Но его усилия обречены на провал. Если один раз попробовал на вкус эти ласки, эти стоны, эту нежность и эту силу – ты уже не можешь отказаться.
Но нет уже зависимости первых недель, когда не хотелось жить в его отсутствие, нет той паники, что охватывала меня, когда он приходил. Нет той агонии, которую вызывали его прикосновения. Секс уже не так важен: мне просто хорошо, когда он близко. Мне хорошо от одной мысли, что мы на одной планете, в одной вселенной. И мне плохо просто потому, что я не могу прикоснуться к нему в любой момент, не могу запустить пальцы в шелковистые волосы. Я жмурюсь от удовольствия, когда зарываюсь в них носом, вдыхая травяной аромат.
Я читал, что вода в озерах бывает зеленой. Я плаваю в зелени, колышусь на ее поверхности: она не потопит, не захлестнет – она ласково обволакивает тело.
Когда он злится, я понимаю, что он сдерживается, хотя пару раз я рикошетил от стен, посланный в свободный полет его сильным телом. О-о-о, его тело… Нет, стоп. Работать! Работать, я сказал!
Рауль
Какой же Катце разумный… Не в пример этим представителям элиты. Уволить что ли всех? Эти испуганные взгляды в ответ на мой рассерженный. Боятся, а толку? Хоть бы что сделали идеально. Я разве многого требую?
На прошлой неделе Катце вывел меня из себя: вздумал мне претензии предъявлять. Адресом малек ошибся и полетел прямо в стену, вместе с претензиями. Я все сделал правильно, но в последний момент испугался. Когда он потерял сознание и бесчувственной тряпичной куклой сполз вниз, а из носа полилась кровь, мне вдруг показалось, что он умер. Я понимал, что это не так, но в душу (душу?) закрался страх.
Его работа связана с риском, мне даже это нравится. Он всегда выходит сухим из воды, словно кто-то мистический взялся оберегать его от напастей. Мне нравится его сила, его ум, его ироничное отношение к себе и тому, что происходит вокруг. Мне нравится его желание жить и то, как он умеет им делиться. Я не хочу, чтобы всё закончилось банально: бездыханным телом в луже крови.
Мало того, что мне это просто невыгодно в финансовом плане, в последнее время это стало невыгодно в плане психологическом. Мне с ним комфортно. Я возвращаюсь от него полным сил и с новыми идеями.
Я приезжаю к нему, сажусь в кресло и наблюдаю, как его пальцы порхают над клавиатурой. Потом короткое “Кот, иди сюда”, и он послушно взбирается ко мне на колени, мягко касаясь моих губ своими. Запускаю руку в волосы, и он откидывает голову на нее, жмурится, мурлыкая и довольно ухмыляясь. Далее следует разговор о делах, его сигареты и мое вино, и взгляд глаза в глаза, пристальный.
Он щурит глаза, улыбается и плавными движениями начинает снимать с меня одежду, ненужные мысли, усталость…
@темы: фанфикшен, Ai no kusabi
-
-
11.09.2009 в 14:36-
-
11.09.2009 в 14:37-
-
11.09.2009 в 14:38-
-
12.09.2009 в 22:48-
-
12.09.2009 в 22:59-
-
12.09.2009 в 23:17-
-
12.09.2009 в 23:28-
-
19.10.2009 в 17:09-
-
20.10.2009 в 20:24можно было.
Я понимаю, что поступила не правильно, и мне за это очень очень стыдно.
Простите меня?
-
-
20.10.2009 в 21:40-
-
20.10.2009 в 23:27